Мне на плечо легла легкая рука, но я подпрыгнула так, словно на меня упал кирпич.
– Это я, не пугайся, – на меня смотрели широко распахнутые карие глаза, переполненные горечью и недоумением. – Варь, что происходит? Где мы вообще? И почему Арлекино… ой, Павел, конечно же… почему он вел себя так странно?
Елки-палки, и вот что мне ответить этой несчастной девчонке? Я ведь психолог, а не психиатр. А психика Моники сейчас слишком подвижна, она только что от потрясения встречи с Павлом встала на место, но еще не закреплена и может соскользнуть в пустоту в любой момент.
– А что ты вообще помнишь?
– Нас привезли в спелеолечебницу, Паша был тяжело ранен, нас решили спрятать там. И там я его впервые увидела… – Моника мягко улыбнулась, в глазах ее засветилась нежность. – Дурачок смешной… Он все это время прятался от меня, потому что боялся… Думал, что я испугаюсь… А чего пугаться, он вовсе не страшный, он… он самый лучший! И самый красивый… А он прятался… Помню, я его поцеловала… – девушка нахмурилась и потерла лоб. – А потом… потом я спала, кажется… И когда проснулась – вдруг оказалась здесь, в машине, и там был Арлекино… и он уже не был ранен… А потом его утащили какие-то жуткие уроды! Варечка, – она растерянно обвела взглядом еле передвигавшихся людей Дворкина, измученных экстрасенсов, застывшие с раскрытыми дверцами джипы, – что происходит?
– Все будет хорошо, моя лапушка, – подошедшая к нам неслышно Марфа ласково обняла девушку за плечи и прижала к себе, украдкой смахнув со щек выступившие слезы. – Вернется наш Пашенька, живой и здоровый, обязательно вернется!
– А вы кто?
– А я его мама.
– Вы? Ой… – Щеки Моники вспыхнули, и она смущенно отвела глаза. – А я тут наговорила лишнего…
– Нет, дочушка, – Марфа нежно поцеловала девушку в висок и пригладила ее спутанные волосы, – не лишнего. Ты бы знала, как мне радостно стало от твоих слов! Ведь Пашенька, он… он даже надеяться не мог, что его можно любить!
– Потому что он – дурацкий дуралей, вот и не мог, – светло улыбнулась Моника.
Марфа повела девушку в сторону, спрашивая и отвечая, отвлекая ее, заговаривая. Именно заговаривая – фразы женщины становились все более складными, певучими, очень похожими на язык народных лечебных заговоров.
Ай да Марфа, ай да умница! Я знала, что она потомственная целительница и в поместье Кульчицких ее травами лечились чаще, чем обычными лекарствами, но ведь она, как оказалось, умеет лечить не только телесные раны, но и душевные. И напрасно Игорь Дмитриевич таскал к дочери всяких признанных светил психиатрии, надо было довериться настоящему солнышку – Марфе.
Тем более что женщина, убедившись, что эта так много испытавшая красивая девушка действительно любит ее приемного сына, мгновенно прикипела к Монике всей своей исстрадавшейся душой.
И снова мне пришлось подпрыгнуть на месте – прямо коза прыгучая я какая-то, честное слово! Ну а что делать – нервы натянуты, как струны. Вернее, их, нервов, судя по всему, вообще не осталось.
Как минимум – судя по высоте прыжка. А ведь всего-то мобильный у меня в кармане зазвонил.
Мартин… Только на его номер у меня стоит «Конфесса» Адриано Челентано.
Я не успела нажать кнопку ответа, как в ушах зазвенел встревоженный крик:
– Варя, Варенька, что у вас случилось?
– А… а почему ты решил, что…
– Варя, прекрати! Климко нервничал, попробовал позвонить Венцеславу, тот не отвечал. Телефон Дворкина тоже выключен. Что происходит?
– Ерунда у нас происходит, Мартин, – всхлипнула я.
Ну да, я очень сильная и мужественная, умею держать себя в руках, но ровно до тех пор, пока не почувствую чью-то заботу и поддержку. А уж если это любимый мужчина…
– Так, теперь по порядку, – Мартин явно постарался взять себя в руки, он уже не кричал, говорил ровно и по возможности спокойно. Причем по его дыханию слышно было, что он куда-то спешит. – И не волнуйся, Варенька, я уже еду, ты не одна.
– Я и так не одна, тут люди Дворкина, они уже почти пришли в себя.
– Варюша, пожалуйста, по порядку.
– Ну хорошо. Рептилоиды атаковали кортеж Кульчицкого почти сразу же после того, как они выехали из поместья. Километра через три, в лесу. Змеюки похитили Венцеслава, Дворкин с действующими парнями пытается их догнать, у них с собой глушилка. Колдуны наши вышли из строя.
– Как это? Почему? Они же справились в прошлый раз меньшими силами!
– Потому что сейчас их атаковал Павел.
– Что?!
– Мартин, приезжай побыстрее, а? Тут такое…
– Хорошо, родная, еду!
В трубке уже давно тикали короткие гудки, а я все торчала столбом, как унылый ослик Иа, не в силах даже нажать на кнопку отбоя.
Но вот из-за поворота показались джипы Дворкина и остальных охранников. Они уже не неслись, но ехали быстро. Сердце заколотилось о ребра, пытаясь вырваться навстречу машинам, долететь, узнать – как дела? Получилось у них, догнали? Пашка и Венцеслав с ними?
Наконец джипы остановились возле нас. И по лицам медленно выбиравшихся из авто парней я все поняла…
Глава 37
От неожиданности Павел не удержался на ногах и упал, пребольно ударившись локтем о каменный пол. Но подсознание уже автоматически выставило блок второй рукой, готовясь отразить повторную атаку неизвестного врага.
И враг атаковал, причем бурно, вскрикивая от…
Восторга? Переполнявшего его счастья?! Бесконечной любви?!!
Павел на несколько мгновений буквально утонул в этом океане ментального позитива и радости, забыв и о блоке, и о желании отбиваться.
Потому что отбиваться не хотелось. Ничего подобного с момента его возвращения в реальность после того ранения Павел до сих пор не испытывал.
На словах-то его любили и мать, и брат, но через скайп он не мог уловить никаких эмоций. Только слова.
А здоровенный черный котяра, исхудавший, ободранный, с поблекшей белой манишкой на груди, продолжал бодать Павла покрытой шрамами лобастой башкой, грохочуще мурлыкать и даже немного постанывать от восторга. И мять его лапами, и тереться щеками о его лицо, и пускать счастливые слюни, и…
Показалось, или в бурном океане радужного счастья все четче и четче проступало слово! Одно, но человеческое, разумное слово!
«Нашёл!»
– Ты кто?! – Павел приподнял мордаху кота и ошарашенно всмотрелся в его янтарно-желтые глаза. – Ты чей? Что ты тут делаешь? Как ты сюда попал вообще?
Хотя последний вопрос был самым простым, на него Павел смог бы и сам ответить. Потому что этот соединявший части подземного города рептилий тоннель имел ответвление, уходившее в лабиринты столь обожаемого диггерами московского подземелья.
Но сюда диггеры не совались – рептилоиды взорвали все ведущие к ним посторонние ходы. И сквозь нагромождения земли и камней теперь могли пробраться разве что вездесущие крысы.
А вот теперь – еще и этот грязный худой котяра, не отводивший сейчас от человека пристального взгляда. И это тоже было странно – насколько Павлу было известно, животные не в состоянии долго смотреть человеку в глаза, они либо отводят взгляд, либо воспринимают это как вызов и угрозу.
Но этот неправильный кот и взгляда не отводил, и угрозы в его глазах не появлялось. Только сквозь ликующую радость начали пробиваться ростки недоумения и растерянности.
И котяра все смотрел и смотрел, не мигая. И янтарь его глаз постепенно заполнял реальность, словно растворяя стены подземелья…
А потом перед глазами Павла начали проступать картинки. Только ракурс был странным и изображение утратило краски, став черно-белым.
Он совсем маленький, вокруг темно, пищат его братишки и сестренки. Им всем страшно – их забрали от мамы, засунули во что-то мягкое и неудобное, и теперь трясут. Братья и сестры плачут все сильнее, а он – он молча рвет слабыми лапками плотную штуку, в которую их засунули. Кусает едва прорезавшимися зубками, рвет мягкими когтями. Получается плохо, но получается – штука начинает лохматиться, из нее лезут какие-то шерстинки.
