— Если вы всей толпой завалитесь, мама не вынесет такого «счастья».
— Давай так: я за тобой зайду. Один. А с остальными встретимся на месте. Мама не станет возражать: она меня любит.
Клэри хмыкнула:
— У мамы всегда был странный вкус.
— Тебя забыли спросить! — Саймон повесил трубку под крики товарищей.
Клэри огляделась. Обстановка квартиры отражала художественные склонности матери: самодельные бархатные подушки на темно- красном диване, на стенах — рисунки Джослин, в основном пейзажи. Вот извилистые улочки Южного Манхэттена, рядом несколько зимних зарисовок: темные пруды, покрытые серебристой корочкой льда.
На каминной полке стояла фотография отца. Светловолосый мужчина в военной форме. От уголков умных глаз лучиками расходились морщинки. Отец служил где-то далеко, причем у него было огромное количество наград. Правда, никто не принял в расчет военные заслуги Джонатана Кларка, чтобы хоть как-то облегчить жизнь его вдове. Он погиб в автокатастрофе, так и не увидев дочь.
После гибели мужа Джослин вернула себе девичью фамилию. Мать и дочь никогда не разговаривали об отце девочки. Однако Джослин до сих пор держала шкатулку с выгравированными инициалами «Д. К.» на столике возле кровати. Помимо медалей, которые она там хранила, о существовании отца напоминали лишь фотография, обручальное кольцо да прядь светлых волос. Иногда, вынув из шкатулки золотистый локон, Джослин задумчиво на него смотрела.
Щелкнул замок входной двери. Клэри с размаху шлепнулась на диван и схватила с журнального столика первую попавшуюся книгу. Чтение считалось в их доме священным занятием; Джослин не станет отвлекать ее даже ради очередной выволочки.
Дверь с глухим стуком распахнулась, и на пороге возник Люк со стопкой больших квадратных листов картона. Когда он опустил их на пол, Клэри поняла, что это сложенные картонные коробки.
— Здравствуй, дя… Люк, — запнувшись на полуслове, проговорила она.
Год назад Люк попросил Клэри не называть его дядей Люком, мол, он еще не такой старый, и вообще это напоминает ему о «Хижине дяди Тома». А потом Люк деликатно добавил, что он ей не дядя, а давний близкий друг Джослин.
— А где мама? — спросила Клэри.
— Паркует машину, — ответил он.
Худощавый Люк был одет в неизменные старые джинсы и фланелевую рубашку. На носу криво сидели старые очки в позолоченной оправе.
— Напомни-ка: почему в вашем доме нет грузового лифта?
— Потому, что дом старый и у него свои заморочки, — пошутила Клэри. — А для чего коробки?
— Твоя мама… решила убрать лишние вещи, — проговорил Люк, глядя в сторону.
— Лишние?
Он неопределенно махнул рукой:
— Ну… тут уже пройти невозможно. Ты ведь знаешь: она никогда ничего не выбрасывает… Что читаем?…
Люк взял книгу из рук Клэри и прочел вслух:
—
— «Золотая ветвь» Фрезера? Нет. Мы еще несколько недель не учимся. — Она забрала книгу. — Это мамина.
— Я подозревал.
— Люк?
Он рылся в ящике с инструментами, стоящем возле камина.
— Нашел! — Люк обрадованно вытащил оттуда багажный скотч.
— У тебя когда-нибудь так бывало: ты видишь что-то, а другие — нет? — тихо спросила Клэри.
Люк выронил скотч.
— Как если бы я стал единственным свидетелем преступления? — не глядя ей в глаза, сказал он.
— Нет. Как если бы рядом стояли люди, которых можешь видеть только ты. Наверное, звучит дико, но… — Клэри старалась подобрать слова.
Люк ласково взглянул на нее:
— Ты, как и Джослин, творческая натура. У художников иное, не доступное другим восприятие мира. Способность видеть красивое и ужасное в обыкновенных вещах — редкий дар, а не безумие. Ты особенная, и в этом нет ничего плохого.
