Мне так сильно хотелось видеть тебя, что я проскользнула внутрь после начала встречи и спряталась в тени. Сегодня...
— Я выставила себя полной дурой? Сама догадалась.
— Нет. Сегодня я тобой горжусь.
Клэри обернулась к матери:
— Гордишься?
Джослин кивнула:
— Конечно. Ты показала Конклаву, на что способна, явила каждому самых дорогих для них людей.
— Ага. Откуда знаешь?
— Они все звали тебя разными именами. Я же видела свою дочь.
— О... — Клэри опустила взгляд себе под ноги. — А поверят ли насчет рун? Надеюсь, правда, что поверят...
— Можно мне взглянуть?
— На что?
— На руну. Ту, которой ты намерена скрепить нефилимов и нежить. Впрочем... если не можешь...
— Да нет, могу, конечно.
Клэри принялась чертить знак на мраморной ступеньке. Линии — простые и сложные одновременно, прямые внахлест с извилистыми, — загорались золотым огнем. Клэри наконец поняла, почему эта сильная руна выглядит незаконченной: ей нужно отражение, Знак-близнец, знак- партнер.
— Союз, — сказала Клэри, убирая стило. — Так я называю эту руну.
Джослин смотрела, как линии, вспыхнув напоследок, гаснут, оставляя в мраморе тлеющий черный след.
— Еще в молодости, — заговорила она, — я изо всех сил пыталась объединить нефилимов и нежить, чтобы вместе мы могли защитить Договоры. Тогда казалось, что я преследую мечту, непостижимую для прочих нефилимов. И вот ты показала ее буквальное воплощение.
Джослин крепко-крепко зажмурилась:
— Сегодня в Зале я кое-что поняла. Столько лет я прятала тебя от нашего мира, не разрешала ходить в «Адское логово». Там пересекаются нежить и примитивные, а значит, и нефилимы. Тебя тянуло туда нечто, позволяющее видеть сумеречный мир. Я скрывала его, желая защитить свою дочь. Нет бы заниматься с тобой, учить приемам, воспитывать в тебе дух. — Джослин говорила очень грустно. — Однако ты повзрослела и обрела силы. Теперь я могу открыть тебе правду. Если захочешь.
— Не знаю... — Вспомнились страшные картины прошлого, явленные ангелом. — Я обозлилась на тебя из-за неправды. Теперь вот не уверена, готова ли принять что-то ужаснее.
— Я посоветовалась с Люком, и он говорит: лучше все тебе рассказать. Даже то, что я никогда не рассказывала ни ему, ни кому-то еще. Вещи неприятные, зато правда.
Закон суров, но он закон. Клэри обязана выяснить правду — всю, до конца. Ради Джейса. Ради себя. Она сжала стило так, что побелели костяшки.
— Говори, я готова.
— Значит, готова... — Джослин глубоко вздохнула. — Даже не знаю, с чего начать.
— Начни с того, как ты додумалась выйти замуж за Валентина. За такого человека... родила ему меня. Он же чудовище!
— Нет, он человек. Не самый добрый, но если хочешь знать, почему я вышла за него, то вот причина: любовь.
— Неправда. Валентина нельзя любить.
— Я влюбилась в него в твоем возрасте, Клэри. Тогда Валентин казался совершенным: умный, забавный, прекрасный, очаровательный... Понимаю, ты думаешь, полюбить его могла только безумная. Однако ты видела нынешнего Валентина. А тогда, в школе, его все обожали. Юный Валентин излучал свет, словно открыл дверь в некую часть вселенной, к источнику этого света, которым еще можно и делиться с окружающими. По Валентину все девчонки сохли, и казалось, у меня ни единого шанса. Во мне ведь ничего особенного парни не находили. Моим лучшим другом стал Люк, и я держалась ближе к нему. Однако твой отец выбрал меня.
Клэри хотела сказать: «Вот ведь не повезло», — но сдержалась. Может, из-за тоски в голосе матери, из-за печали и сожаления. Может, из-за слов о том, как Валентин словно бы излучал свет... Самой Клэри показалось, будто свет излучает Джейс. Сейчас такая мысль выглядит глупой... влюбленные, похоже, думают одинаково.
— Понятно, — сказала дочь. — Тебе тогда исполнилось шестнадцать, но позднее-то выходить за Валентина было необязательно.
— Я вышла за него в восемнадцать. Валентину исполнилось девятнадцать, — буднично ответила Джослин.
— Господи! — ужаснулась Клэри. — Меня бы ты убила, выскочи я замуж в восемнадцать.
— Точно. Однако Сумеречные охотники, мы то есть, живут меньше примитивных, часто гибнут жестокой смертью. Потому стараются
