и пыли.
Когда-нибудь, подумала я, выходя наружу, когда-нибудь…
Глава 2
— Должно быть, это просто ужасно. — Он повторил это уже в который раз. Словно ему было действительно «ужасно» от одной только мысли.
— Ко всему привыкаешь. — Хмыкнул Аарон, вновь направляя свой взгляд вдаль.
Его друг и соратник Эйдон посмотрел на него как на умалишенного. Хотя такие взгляды он кидал во время каждого своего визита, как и эти полные недовольства и обреченности «Должно быть, это просто ужасно».
— Да ты посмотри на это? — В его бормотании было больше отчаянья, чем возмущения. — О, слепцы. Здесь живут слабаки и неудачники. Нет, ну ты глянь… Убожество. Этому всему есть подходящее слово. Убожество. — Он повторил это снова, словно довольный собой. — Они насилуют этот мир и эту землю. Вместо любви, они ее нещадно имеют. Посмотри. — Аарон промолчал, не собираясь напоминать, что «смотрит» на это уже второй год. — Все они так бестолковы.
Да, с этим не поспоришь. На самом деле, он был согласен почти со всеми причитаниями мужчины рядом, но все же он предпочел разговорам молчание.
— И знаешь? — Эйдон разговаривал сам с собой. И пусть. — Знаешь, что им мешает измениться? Их принцип жизни. Стадный инстинкт. Они всем пытаются доказать, что делают и думают не как все, когда все поголовно делают… вот это. — Он небрежным жестом окинул город внизу. Стоя на крыше небоскреба и смотря на ночной Манхеттен, Эйдон решил уделить минуту философии. — Не как все. Ха. Не как все. Да они же одинаковы. Понимаешь? Все одинаковы. Я вижу перед собой одно и то же. Это как… высыпать зубочистки на ладонь. Они обречены. — Выдохнул он с усмешкой. — Но все это пустое… Так ты как?
— Порядок. — Проговорил Аарон, выдыхая новую порцию дыма в ночное небо Манхеттена. — Как видишь — жив.
— Ну да, ну да. — Бормотал приятель, засунув руки глубже в карманы кожаных брюк. — Скучно без тебя, на самом деле. Дико. Как-то совсем непривычно. Вроде и прошло всего ничего, но… знаешь, я до сих пор уверен, что ты поступил правильно.
— Меня… изгнали за это. По определению, то, что я сделал — не правильно. — Отозвался мужчина глухо, словно не собирался затрагивать эту тему.
— Но Райт не смел давать Лаону говорить про тебя… такое.
— Райт — наш правитель. Он может все, что хочет. — Пробормотал еще тише Аарон, словно ленясь сделать свой голос громче.
— Ты один из его паладинов. Он не имел права позволять Лаону нести всю эту чушь… серьезно. Тем более это не было правдой. — Кажется, Эйдона до сих пор задевала «несправедливая» ссылка его друга в этот мир. — Знаешь, если бы его не убил ты, то убил бы я. И плевать, что он был фаворитом Райта. Он нарывался, серьезно нарывался…
Молчание.
Невольно Аарон вспомнил тот день.
Действительно, он тоже был не согласен с приговором ранее. Ну и что, что он убил мальчишку? Тот ведь сам напрашивался. Но если бы это был простой мальчишка, а не любимчик его владыки… Ладно, по правде, Райт мог бы его наказать иным способом. Болью и кровью. А он выбрал… это.
Опять взгляд себе под ноги.
Город в это время суток светился мириадами цветных огней, превращая город внизу в небо со звездами под его ногами. И за эти пару лет он так привык к виду городов. К тем, кто жил в этих городах. К этому миру вообще.
И если ранее он приходил в ярость от одной мысли о том, что ему предстоит нести свое наказание здесь, то теперь эта мысль уже не вызывала… ничего. Он был вполне спокоен.
Ну и что, что здесь жили слабые никчемные существа? Ну и что, что воздух здесь был отравлен, а земля истощена. Ну и что, что этот мир был чужим и больным. Ну и что, что сам Аарон был лишен здесь своей истинной силы и истинной сущности… Он здесь был Богом. И эта роль ему нравилась. С каждым днем все больше.
На самом деле, если приглядеться, то мир не так уж плох. Он был по своему интересен, в этой своей больной ненормальности и суете. Серьезно, Эйдон отзывался о нем по первому взгляду. Он тоже судил так в первые дни. Но стоит прожить здесь месяц-другой и начинаешь понимать некоторые преимущества этого места.
Да, это дыра. Да этот мир нищ, а люди надменны и мелочны. Но они возносят его, они восхищены им, они смотрят на него и видят в нем не равного
