моя мудрость принадлежит тебе. Но пока я еще дышу, я остаюсь мудрее и старше. А это значит...
- Это значит, что я все-таки надену праздничный хитон, а не рубище.
- Умница. - Морта обнажила свой беззубый рот в улыбке. - Возьми бутылку вина для новобрачных.
- Как скажешь. - Отозвалась покорно девушка, уходя наверх.
Да, времена бурной молодости, по мнению Айрис, уже минули. Больше она не решалась перечить Морте ни словом, ни делом, выполняя поручения любого рода безоговорочно. Так почему бы и сейчас не рассматривать этот визит к брачующимся как просто очередное задание наставницы? Сделать вид, что это не личное. Что все уже действительно в прошлом.
Убирая волосы и закрепляя в них мелкие белые цветы, наряжаясь в расшитый хитон, украшая запястья и предплечья браслетами, Айрис продолжала внутреннюю бессмысленную борьбу. И конечно, в итоге вынуждена была сдастся, признавая: она ничего не забыла. Что, и рада бы, но сердцу не прикажешь.
А еще, что помимо ненависти и обиды, источивших ее душу, ее куда в большей степени мучит любовь. Ну разве не забавно?
Сев на дифрос и прикоснувшись рукой к своим губам, Айрис тоскливо расплакалась. Что делала крайне редко и в одиночестве, словно стесняясь своего "преступления".
Этих губ, дрожащих под ее пальцами, больше никто и никогда не касался. А тот единственный, которого она к ним подпустила, растоптал и унизил. И если любовь такая... если именно этому поклоняются люди, сочиняя высокопарные гимны, то в тартар такую любовь. Гори она огнем!
Судорожно вздохнув и отерев щеки, девушка окинула бессмысленным взглядом комнату, которую делила с Мортой. Как ведунья и сказала, она ни разу не упрекнула ее ни в чем. А смысл в упреках, если человек уже самостоятельно вверг свою душу в огонь стыда и самоуничижения? Морта понимала, что ее "упреки", все равно что дождичек утопающему.
Нет, упрекать - никогда. Она могла, упоминать знакомые имена вскользь. Говорить как будто отстраненно о нем или его невесте. Слегка задевать, но не бить наотмашь.
И теперь... Сет и Тая - муж и жена? Уже или почти?
Когда Айрис появится и увидит его после столько лет, насколько сокрушающе отреагирует на встречу ее память? Ее не интересовала реакция толпы, лишь своя собственная.
Разрыдается? Упадет? Будет проклинать или оправдываться? Эта мешанина из гнева, жалости и любви внутри нее, как кости в стакане - кто знает, какая выпадет.
И все же она войдет туда, одинокая, проклятая скорее людьми, чем богами, рабыня слепой, еще не мертвой, но уже и не живой колдуньи. Рабыня, которой некогда ее никчемную любовь швырнули в лицо. И что поможет ей устоять под его взглядом? Под взглядом его семьи? Его жены? Под взглядом их общего, обретенного счастья, которое продолжится вечно и которое никто не нарушит. Счастья, которому она будет тут же противопоставлена, как черное белому. И тогда, глядя на них, она задумается о том, что понятие справедливость придумали все же люди, но никак не боги. Те, кто вершит нашими судьбами, с этим словом не знакомы. Справедливость - наивная мечта, которую этот мир в глаза не видел. О которой не слышал даже.
Так может... стоит их познакомить?
Взгляд заплаканных темных глаз ушел в сторону, на груду из пергаментов. И стоило преступной мысли закрасться в ее душу, как с женских губ соскользнул вздох облегчения и надежды.
***
Первое, что увидел Брес, распахнув глаза - безграничный простор своего дома, от которого он теперь был так неизмеримо далеко и в то же время, казалось, мог коснуться его рукой. Звездное небо.
Мир замер на мгновение, словно возмущенный его визитом, вмешательством в инородную реальность. Время застыло на целую секунду, которую Эохайд потратил на созерцание вечных небес.
Впереди - горы, позади - море, вокруг - каменистые поля и ни души.
Втянув холодный воздух, перенасыщенный озоном и кислородом, полной грудью, Брес расправил плечи, опустил голову вниз и нашел взглядом плебея, стоявшего на коленях перед защитным кругом из кровавых символов.
Что ж, плебей оказался не таким дураком, как было принято у Бреса судить о всех людях.
Нищий человек, поправший все голоса разума, совести и страха, вытер испачканные кровью руки о рубище, а потом поднялся. И несмотря на то, что лицо его было скрыто тенью капюшона, Брес с разочарованием понял, что перед ним стоит женщина.
От женщин он устал почти так же, как от своего отражения. Потому что видел их с такой же частотой, и были они на один манер холеные, роскошные, гибкие, назойливые и готовые на все. И если от своего отражения он еще мог спастись, то от них - нет. Не от Инанны, не от этой попрошайки.
Запустив руку в свои густые волосы, мужчина замер в ожидании, пытаясь предугадать первые слова, которые она ему преподнесет. Исходя из всех предыдущих встреч со смертными, она еще долго будет приходить в себя, ну а потом, если не забудет зачем, собственно, пришла, потребует у него... к примеру, денег! Золота столько, сколько она весит. Нет - в два раза больше. Дальше? Если уж ты бог, изволь, будь добр, сделать ее прекрасной подобно
