По понятиям Лютого

Модус прошелся по палубе, кусая губы.

– Эй, отдай команду гребцам, пусть работают быстрее! – крикнул он гортатору[19]. – Каждому по серебряному динарию, если сумеем уйти! И десять динариев тебе лично!

Нельзя сказать, чтобы кого-то сильно воодушевил его призыв. Некоторые из гребцов, наоборот, бросили весла, из трюма слышался недовольный ропот. Команда понимала, что от погони им никак не уйти, а в таком случае не лучше ли сдаться по своей воле, чем быть убитыми преследователями?

Али продолжал стоять на мостике, наблюдая за приближением триеры. Квентин вел переговоры со шкипером, убеждая его ускорить ход. «Победа» тем временем тяжело, со скрипом, накренилась на левый борт, обходя длинную гряду рифов, скрытую под водой. Модус поднялся к Али. Преследующая их триера находилась менее чем в десяти стадиях. Был хорошо виден острый, полого спускающийся к воде нос судна, украшенный изображением рогатого морского чудовища. Три ряда весел синхронно входили в воду, и каждый гребок сокращал расстояние между ними. Невидимый глазу таран поднимал высокие буруны; иногда корабль поднимался на невысокой волне, и таран показывался наружу – обитое железом заостренное жало. На носу, установленный на треноге, дымился чан с горящей смолой. Одетые в кожаные рубахи солдаты готовили к бою абордажные мостики с крючьями, полуголые лучники сидели на палубе, натягивая тетиву на свои луки. Один из них поднялся, окунул острие стрелы в чан, что-то гортанно прокричал и выстрелил. Горящая стрела, пшикнув, упала в воду далеко от кормы.

– Мерзавцы… Все к оружию! – скомандовал Модус.

Но оружия хватило только для восьми человек. Модус надел кольчугу, взял круглый сирийский щит и греческий меч, клинок которого имел форму лепестка: вначале расширялся к середине, а затем вновь сужался к острию. Ятаган он отдал Квентину, и тот поигрывал им, хотя уже без прежней ловкости и уверенности, он даже уронил оружие на палубу и разразился бранью. Али стоял молча – в доспехах, с кривой турецкой саблей в одной руке, и кинжалом в другой. Трое его рабов-телохранителей тоже были невозмутимы: в шлемах и нагрудниках, они приготовили дротики и мечи и застыли, будто каменные изваяния. Двое матросов с саблями неуверенно переминались с ноги на ногу и откровенно трусили. Еще несколько, вооруженные топорами для рубки мяса и кухонными ножами, явно уже проиграли бой еще до его начала.

– На триере не меньше сотни воинов, – ни к кому не обращаясь, сказал один из них.

– Ничего, я привык к победам! – процедил Модус сквозь сжатые зубы.

– Жаль, что морские сражения – не игра в кости, – буркнул Квентин то ли в насмешку, то ли всерьез. – Тогда бы ты точно выиграл и в этот раз…

Триера изменила курс и теперь шла им наперерез, целясь носом в левый борт. Модус и его сотоварищи молча наблюдали, как сокращается расстояние между кораблями. Надо сказать, что Модус не испытывал страха – наоборот, уверенность в том, что кости судьбы вновь покажут одни «шестерки».

– Всё будет хорошо, – раздался чей-то уверенный голос.

Модус покрутил головой – кто это сказал? Но нет, похоже, никто ничего не произносил. Больше того, кажется, никто, кроме него, ничего не слышал.

– Ты слышал что-нибудь, Квентин?

– Конечно! Команды гребцам увеличить темп, – кивнул тот на атакующий корабль. – Через несколько минут они возьмут нас на абордаж.

Модус взглянул на перстень. Черный камень оставался черным. Сжимающая его львиная пасть если что-то и выражала, то только полное безразличие.

И тут его внимание отвлек звук, похожий на треск грома. Модус поднял глаза и увидел вдали вздыбленный нос триеры, сверкающий на солнце таран. Корабль застыл на мгновение, словно выскочившая из толщи вод рыба-меч, и вдруг нос резко опустился, надломился, и опять послышался оглушительный треск разламываемого дерева… и истошные крики людей. Чан с горящей смолой опрокинулся на палубу, пламя охватило носовую часть и вскоре погасло, когда расколотый на две части корабль стал тонуть.

– Вот это дела! Хвала богам! – восторженно заорал подбежавший шкипер. – Вояки-дуболомы увлеклись погоней и наткнулись на риф! Будете знать, с кем связываться!

Матросы побросали оружие и кинулись к борту, с жадным любопытством наблюдая, как с гибнущего корабля, словно горох, в воду сыплются люди.

– Я выиграл… – прошептал Модус, вцепившись пальцами в борт судна.

Конечно, это было совпадение. Просто рифы, какой-нибудь отросток известковой скалы, скрытый под поверхностью моря. А вдруг нет? Он легко представил себя во главе войска, на великолепном коне, в золотых латах, в шлеме, украшенном белоснежными перьями… Одним движением пальца обращающим врагов в прах и пепел… Да он может выигрывать не только в кости! Он может побеждать в великих битвах и изменять ход мировой истории!

Набрав полную грудь воздуха, Модус крикнул:

– Я победил!

Наверное, его услышали даже с затягиваемой в водоворот триеры воины. Хотя им было не до этого…

* * *

«Победа» обладала превосходными ходовыми качествами, а внутреннее убранство являло собой образец роскоши. На корме располагалась большая каюта с резными стенами и позолотой. Все было выстлано персидскими коврами, прямо под иллюминатором стояла широкая, выложенная мягкими подушками кровать. Посередине был привинчен к палубе полированный письменный стол, в отдельном помещении имелись даже туалет с удобным стульчаком в виде кресла и комната для омовения.

– Вот это по мне! Настоящие царские покои!

Модус рухнул на подушки, раскинув в стороны руки.

– А помнишь, Квентин, того капитана с бородой в косичках? Как мы плыли на его грязном корыте?

– Еще бы! – сказал Квентин, падая рядом. – Ты тогда еще посмотрел на этот корабль и сказал, что хотел бы себе такой же.

– Точно! А теперь он мой! Мой, понимаешь? – Модус расхохотался. – Квинт Метеллус, римский всадник, богач, толстая рожа, ха-ха! – он сейчас в ярости кусает себя за локти, а я плыву на его корабле, валяюсь на его подушках! Все стало так, как я хотел! И все всегда будет, как я хочу! – Его взгляд вдруг упал на Квентина. Он резко приподнялся на локте. – Эй, а ты чего разлегся, друг? Ну-ка, поищи здесь вино, оно где-то обязательно должно быть! Мне надо промочить горло после такого напряжения. Давай, живо!

Квентин встал, обошел каюту, заметил встроенный шкафчик. Внутри он обнаружил плотно закупоренный походный кувшин с вином и печенье. Кубок был только один. Модус выпил вино, затем молча смотрел, как пьет Квентин.

– Ну, хватит. Мне надо хорошо выспаться, день выдался тяжелый, а впереди еще неизвестно что нас ждет. – Он сладко потянулся. – Будь другом, здесь как-то душновато. Обмахни меня веером, пока я засыпаю. Можешь и подольше помахать, у тебя же сил хватит…

Он улыбнулся и закрыл глаза. Квентин в нерешительности застыл на месте.

– Слушай, – осторожно произнес он после паузы. – Я, конечно, ничего не имею против, только… Может, лучше просто открыть дверь?

– На палубе слишком шумно, – сказал Модус, не открывая глаз.

– Но это корабль, а не вилла. А я не мальчик-раб…

– Ты зануда! – выкрикнул с досадой Модус. – Я стараюсь для нас как проклятый, жизнью рискую, а ты даже такую малость ленишься для меня сделать!

– Моей жизнью ты тоже рисковал. Когда предложил меня как своего раба в качестве залога, – напомнил Квентин.

– Ах, вот оно что! Запомнил! Обиделся! Я, если ты не все забыл, играл тогда и на свою жизнь тоже!

– Ты не ставил свою жизнь на кон. Ее поставил Метеллус.

Модус сжал зубы, лег и отвернулся к стене.

– Всё, хватит. Пошел прочь. Мне ничего от тебя не надо, дай только поспать…

Попутный ветер дул в паруса, гребцы неутомимо работали веслами, новая команда трудилась слаженно и споро. Модус был счастлив – его мечта сбылась. Свое новое приобретение он решил переименовать в «Звезду Востока». На Крите, в Кидонии, у лучшего ювелира была заказана многолучевая звезда из красного золота диаметром в два локтя, и затем помещена на грудь крылатой богини. Конечно, работа заняла несколько недель, но Модуса это не смущало: в крупных городах они останавливались и на несколько месяцев.