После завтрака он принял душ, потом, пока я сидел на кровати и наблюдал за ним, начал бриться и одеваться. Все это время он молчал, иногда настороженно на меня поглядывая, но в конце концов с драматическим вздохом повернулся ко мне лицом.
– Господи боже, солнце, хватит кукситься. Выкладывай уже, что ты там хочешь сказать.
Его бесцеремонность вызвала у меня улыбку.
– Коул, мне нужно знать… – Я затих, не зная, как задать вопрос, что жил в моем сердце.
Не зная, ответит ли он, или хочу ли я услышать его ответ.
– Что именно, солнце?
Я не мог смотреть на него, страшась увидеть в его глазах насмешку. Опустил глаза в пол и сказал:
– Мне нужно знать, что будет с нами, если я перееду.
Сначала он ничего не ответил. Мы оба замерли. Я был не в силах поднять глаза. Сидел и в полной тишине, которая, казалось, растянулась на целую вечность, смотрел на его босые ноги. Когда я уже готовился попросить его забыть о своем вопросе, он вдруг подошел ко мне, и я почувствовал, как на макушку мне легко опустилась его ладонь, а пальцы начали перебирать мои волосы. С его стороны это было настолько необычным жестом, что в горле у меня вырос ком.
– Я не знаю, солнце, – сказал он. – Наверняка мне ясно одно: я живу здесь. И до Вегаса, и до Юты легко добраться. Но мой дом – в Финиксе.
Я взглянул на него, надеясь увидеть в его глазах нечто, что могло бы помочь, но его стены остались незыблемы.
– Ты хочешь, чтобы я остался?
– Пожалуйста, не пытайся переложить это на меня. Уезжать или оставаться – ты должен сам решить, чего хочешь.
– Ты мне не помогаешь. Скажи, чего хочешь ты.
– Я хочу, чтобы ты выбрал то, что ощущается правильным. – Он убрал с моих волос руку и отошел в сторону – прочь от меня, как поступал всегда. – Я не могу помочь тебе, Джонни. Ты должен определиться сам.
***
Днем мне предстояло обедать с отцом. Я пригласил с собой Коула, но он отказался, и в ресторан я пришел один. Отец сразу пустился в разговоры о баскетболе и о том, чтобы через неделю-две сходить со мной на игру, потом поведал о своем парикмахере, у которого он стригся последние десять лет и который вышел на пенсию, и наконец завел речь об отпуске – на работе настаивали, чтобы отец куда-нибудь съездил, но куда, он не знал. Я же все это время думал о Вегасе.
Мне потребовалось некоторое время на то, чтобы набраться храбрости и сказать слова, которые до сих пор я еще ни разу не произносил. По крайней мере, с шестнадцати лет – точно.
– Папа, – в конце концов прервал я его монолог о том, стоит ему или нет записываться в тренажерный зал. – Мне нужен твой совет.
Минуту отец рассматривал меня с совершенно ошарашенным видом.
– Серьезно? – в итоге спросил он. – На нас что, надвигается апокалипсис?
Я выдавил улыбку.
– Насколько я знаю – нет.
– Слава богу. А то я надеюсь перед смертью еще хотя бы раз позаниматься сексом.
Какого черта? Отец никогда – ни единого раза – не заикался при мне о своей интимной жизни. Я почувствовал, что краснею, и, пока он не успел развить тему, ринулся в бой:
– Помнишь, я говорил, что в нашей компании намечается реструктуризация? Несколько месяцев они раскачивались, но теперь процесс запущен, и мне предстоит решить, что делать.
– Какой у тебя выбор?
– Переехать в Юту или Вегас. – Колорадо я не стал даже упоминать. – Или остаться и согласиться на понижение.
– Юта или Вегас? Невелик выбор.
– Я знаю.
– Джон, все очень просто. Ты хочешь переезжать?
– Нет.
– Тогда не переезжай.
Свести всю мою жизнь к одному-единственному вопросу? Все было далеко не так просто.
– Пап, я много и тяжело работал, – принялся объяснять я. – Девять лет. В одной и той же компании. Я пробился наверх с самого низа. Ты серьезно считаешь, что мне следует дать им себя понизить?
– Никакие «они» тут не при чем, Джон. Это твое решение.
Он умолк, ожидая ответа, а я не знал, что сказать. Я чувствовал себя измученным и разбитым. Мне хотелось перенестись домой, забраться под одеяло и спать, пока все не закончится.
– Джон, – наконец заговорил он, – мне кажется, что в твоем случае все сводится в выбору между счастьем и честолюбием. Ты можешь разрешить управлять собой честолюбию. Бросить свою жизнь в Финиксе и погнаться за очередным повышением. А можешь забыть обо всем и делать то, что приносит тебе счастье. – Он повел плечами. – Лично мне хочется, чтобы ты остался. Но речь тут не обо мне.
Я не мог даже смотреть на него. Уставился в стол и сказал:
– Не думаю, что хочу уезжать из Финикса.
– А что думает Коул?
Я закрыл глаза в попытке вытеснить из головы и из сердца хаос.
– Не знаю. Он не говорит.
Мгновение тишины, а потом отец негромко сказал:
– Это хорошо.
– И чем, интересно, это хорошо, папа? – раздраженно отозвался я. – Если он никак мне не помог.
– Тем, что он не стал использовать твои чувства к нему – или свои к тебе, – чтобы навязать свое мнение. Он дал тебе возможность принять решение самому. – Отец пожал плечами. – По-моему, это замечательно.
– Я не хочу уезжать от него, – вымолвил я, и с моих плеч упал груз, о котором я если и подозревал, то смутно. Было таким облегчением произнести это вслух – и наконец признать, что главным фактором моих мук являлся именно Коул.
– Все настолько серьезно?
– Нет, – сказал я. – Пока что. Но я чувствую, что, кажется, стою на верном пути. Чего со мной не было уже очень давно. И я хочу узнать, куда этот путь ведет. – Отец отвернулся и уставился на какую-то точку за моим левым плечом. – Неужели это настолько плохо?
Вздохнув, он снова встретился со мной взглядом.
– Нет, – ответил он мягко. – Не плохо. Если бы ты оставался только ради него, я, может, и сказал бы, что ты поступаешь глупо. Но, Джон, здесь твой дом, и я… – Чтобы продолжить, ему пришлось опустить голову. – Джон, ты – все, что у меня осталось, и я не хочу, чтобы ты уезжал. Но я знаю, что в таких делах нельзя принимать в расчет постороннее мнение. Если оставаться, то ради себя. И если уезжать – тоже. Не отбрасывай свою жизнь просто потому, что кто-то от тебя это требует.
– Я не знаю, что выбрать.
– Прекращай так напряженно об этом думать. Ты пытаешься сделать выбор, основываясь на логике, но некоторые вещи логикой не измеришь. Я понимаю, это противоречит твоей рассудочности, – он пожал плечами, – но вот тебе мой совет: перестань думать. Выбери то, что ощущается правильным.
– Коул сказал в точности то же самое.
Качнув головой, отец улыбнулся.
– Кажется, этот твой пирожок начинает мне нравиться.
***
Когда я пришел домой, то Коула там не оказалось, хотя я был абсолютно уверен, что остаток выходных мы по традиции проведем вместе.
Я позвонил ему и, когда он ответил, расслышал в его голосе осторожность.
– Привет, солнце.
– Ты вернешься к ужину? – спросил я.
– Вряд ли.
– Значит, увидимся завтра?
– Нет.
– Коул, ты злишься? Прости, если я…
– Прелесть, я не злюсь.
– Тогда в чем дело?
– Маркус ждет от тебя решения в понедельник?
– Да, – сказал я, не вполне понимая, куда он клонит.
– Если хочешь, то в понедельник вечером я буду ждать тебя дома.
– Почему мне нельзя увидеть тебя сегодня?
– Потому что я не могу помочь тебе, солнце. Знаю, ты хочешь. Но я не могу. Нужно, чтобы ты сам решил, что для тебя правильно.
– Но Коул… – начал было я, чувствуя себя брошенным, но он перебил меня.
– Каким бы ни было твое решение, – сказал он тихо, – мы что-нибудь придумаем.
Я вздохнул. Мне по-прежнему хотелось, чтобы он сказал что-то еще, но после этого обещания на душе у меня стало легче. Мы что-нибудь придумаем.
– Хорошо, – сказал я.
– Тебя будет ждать бокал вина и твое любимое болоньезе. – Я улыбнулся. Паста в его исполнении и впрямь была одним из любимейших моих блюд. – И еще, солнце. У нас с тобой страшно давно не было десерта, – добавил он, и к моей радости в его голос вернулись привычные насмешливые нотки. – Предупреждаю, в понедельник ты от него не отвертишься.
