Все внутри меня завязывалось в один огромный узел.
— Мне так жаль. Я хочу вернуть все назад. Мне нужно все сделать по-другому.
Он выдал сдавленный звук, притянул меня к своей груди и держал так, пока сердце не успокоилось, и не стихли рыдания.
— Тебе придется сделать это снова, и у тебя не будет второго шанса, Алекс. Ни у кого из нас не будет. Ты можешь только выбраться из этого кошмара, и первым шагом будет поход на похороны.
— Знаю, — я глубоко вздохнула.
Сет пальцем приподнял мой подбородок и снова заставил посмотреть ему в глаза. Думаю, именно в этот момент он понял, что на мне нет ничего кроме полотенца. Он посмотрел вниз, и, казалось, застыл на мгновение. Это могло быть из-за эмоций, которые мы разделяем или нашей связи, но каждый сантиметр моего тела начал гореть.
Было жутко от того, что тело так быстро позабыло обо всех ужасных вещах. Или может быть это душа, которая нуждалась в чьём-то тепле и прикосновении, чтобы убедиться в том, что мы все еще в мире живых. Я положила голову на его плечо и закрыла глаза.
— Ты дрожишь, — пробормотал Сет.
— Мне холодно.
Его руки заскользили по моим плечам.
— Тебе нужно одеться. Тебе не стоит идти в этом.
— Ты сам сюда вошел. Это не моя вина.
— И все равно тебе нужно одеться.
Я закусила губу и оттолкнула его. Сет уставился на меня, а его глаза неестественно блестели.
— Ладно, но тебе придется отпустить меня.
Его руки на моей спине напряглись, и на минуту мне показалось, что он не собирается отпускать. Я не могла понять, что чувствую по этому поводу. Сет отпустил меня, но уперся в мой лоб своим.
— Теперь ты пахнешь лучше. Мне кажется мы на правильном пути.
— Спасибо, — я ухмыльнулась.
Некоторое напряжение в его теле прямо таки просачивалось наружу.
— Ты готова?
Я глубоко вздохнула, как будто бы впервые за эти дни.
— Да.
Когда я была маленькой, мама однажды сказала мне, что только смерть очищает нас и делает равными. Все мы будем стоять перед рекой Стикс в ожидании дальнейшей судьбы наших душ.
Все уже были на кладбище когда пришли мы с Сетом. Чистокровные стояли впереди, перед полукровками, что не имело для меня никакого смысла. Калеб был одним из нас, не из них. Так почему же они стоят ближе к нему? Эйден сказал бы, что это традиция.
Но это было неправильно.
Мы с Сетом ходили по самому краю группы, избегая откровенно любопытных и осуждающих взглядов. Я старалась взять себя в руки и не высматривать в толпе знакомую темную макушку чистокровного, но мой взгляд постоянно возвращался к ним. Эйден был последним, кого я хотела сейчас видеть.
Наконец Сет остановился, а я встала возле него. Он ничего не сказал с того момента как мы покинули комнату, но постоянно погладывал на меня. Мне кажется, он опасался, как бы я снова не сорвалась. Убрав свои все еще влажные волосы назад, я посмотрела на него, закусив губу.
— Ты ведь хочешь поблагодарить меня, не так ли? — его это забавляло.
— Ну… я хотела. Но не уверена, что буду делать это.
— Да ладно. Я на самом деле хочу услышать, как ты говоришь слова благодарности. Это, наверное, будет первый и последний раз, как ты говоришь такое.
Я прищурилась на солнце. Вдали я видела костер, тело, закутанное в белую льняную ткань.
— Спасибо за то, что остался со мной. И прости за то, что была такой стервой по отношению к тебе.
Сет подтолкнул меня локтем.
— Ты только что назвала себя …
— Да назвала, потому что действительно так себя вела, — я громко вздохнула. — Ты не заслужил того, что я говорила, особенно о Калебе.
Он шагнул ближе, когда Люциан подошел к костру. Как Министр, он будет говорить прощальную речь, напутствие к вечной жизни.
— Я заслуживаю многого, — ответил Сет.
— Но не этого, — я отвела взгляд от погребения. Я сосредоточила все свое внимание на кусте гиацинта. Он был усыпан ярко красными цветками, которые формой напоминали звездочки. Они подразумевали скорбь и траур, на кладбище они были повсюду, напоминая о трагической любви Аполлона и прекрасной Гиацинт. Во времена, когда Боги свободно ходили по земле, люди, которые трагически погибали, превращались в цветы, если они были молоды и красивы, и успели заслужить благословение Богов.
Сет наклонился ближе, его рука потерлась о мою.
— Ты же знаешь, что наша связь не оставила мне другого выбора.
— Все равно, спасибо, — я закатила глаза.
Люциан начал свою речь, рассказывая про стойкость и силу духа Калеба. Боль в моей груди все возрастала, и теплый воздух казался ледяным, когда касался моей влажной щеки. Когда зажгли костер, мои внутренности скрутило, и я не могла остановить дрожь, которая пробирала все мое тело. Я отвернулась от тепла, которое шло от костра, от звука потрескивания дров, от тихих рыданий.
Не знаю, что доставляло больше боли: тот факт, что я никогда не увижу его снова или то, что не услышу его заразительного смеха. Каждая такая мысль причиняла мне острую боль.
Как только толпа стала расходиться, я поняла, что все это время прижималась к Сету в поисках тепла. Мои щеки загорелись, я отступила от него, смутившись. Я достаточно рыдала на его плече, на всю жизнь хватит.
— Мне нужно…
— Я понимаю. — Сет отступил назад. — Я подожду тебя снаружи.
Благодарная за то, что он понял меня без слов, я наблюдала, как он идет к кладбищенским воротам. Я вытерла глаза и повернулась.
И замерла.
Прямо передо мной стояла Оливия, одетая в черные брюки и свитер. Ее кожа была очень бледна, а глаза, которые всегда лучились теплом теперь стали холодными и злыми. Слезы стекали по ее щекам.
Я шагнула к ней, желая утешить.
— Оливия, мне так…
— Почему ты ничего не сделала? — ее голос был сорванным. — Ты была его лучшим другом. Ты могла сделать что-то! — она сделала шаг вперед, указывая на меня рукой.
Люк перехватил ее, обняв за плечи.
— Перестань. Алекс не…
— Ты же Аполлион! — вскрикнула Оливия, ее слова перешли в рыдания. — Да, я знаю об этом, Калеб сказал мне кто ты, и я видела, как ты сражалась! — она повернулась к Люку, в глазах застыла мольба. — Ты же видел, какой быстрой она может быть. Почему же она ничего не сделала?
Я знала, знала, что физически не смогла бы ничего сделать. Я не была Аполлионом, пока не была. Но услышав от нее такое, я сразу вспомнила слова Маркуса «Люди ожидают от тебя большего, из-за того кем ты станете».
— Мне очень жаль Оливия. Мне так…
— Не смей говорить, что тебе жаль! Это не вернет Калеба назад!
— Я знаю, — сказала я вздрогнув.
— Оливия, прекрати. Пойдем обратно в твою комнату, — Люк бросил на меня извиняющий взгляд и начал медленно ее разворачивать.
Елена подошла, беря ее за другую руку.
— Все в порядке. Все будет хорошо.
Оливия прижалась к Люку, ее голова склонилась к груди. Тяжесть ее потери давила на нее.
Горе рвалось когтями из моей груди. Я отвернулась, чувствуя, как навернулись горячие слезы. Почти вслепую, я пошла от них вглубь кладбища. Я брела пока не наткнулась на кого-то. Задрав голову вверх, я начала вытирать слезы.
— Ох, извините… — и остановилась посреди слова.
Я наткнулась не на человека, а на статую. Смешок вырвался из моих губ, когда я смотрела на грустное лицо, вырезанное из камня. Скульптура была вырезана так, будто он протягивает кому-то ладонь и подзывает к себе. Мой взгляд опустился на плиту, где было выбито имя Танатоса. Под именем символ — факел, опущенный вниз.
Я видела этот символ раньше… на руке инструктора Ромви.
Глава 14
В отчаянии вздохнув, я сунула руки в карманы моей толстовки и посмотрела на ночное небо. Звезды растворялись в темноте, некоторые светили ярче, чем другие. Последний раз я видела ночное небо больше недели назад. Тогда я была за столовой, держа остывшее тело Калеба. Калеб.
Я подавила нарастающую волну печали и сожаления, прежде чем она снова меня накроет, как это было на похоронах. Почему у Ромви была татуировка на руке с символом бога Мирной Смерти? И не тот ли это бог, как утверждала старая книга, кто был ответственен за убийство Солярис и Первого Аполлиона? Я не была уверена, что это действительно имело значение, но воспоминание возвращалось ко мне снова и снова.
