Накатила волна раздражения. Стерла, как шершавой мокрой губкой, прежнее радужное настроение. А когда в кабинете у контр-адмирала оказались Николаев и Андрей, Протоиреев уже еле сдерживал накопившийся гнев.
– Почему не прибыл, как я вызывал, главный редактор? – первый вопрос начальника сразу же определил жанр разговора.
На флоте это называют разговором на «ВЫ». Суть его проста и незатейлива. Начальник всем своим видом демонстрирует, что сейчас он безжалостно «ВЫдерет», затем «ВЫсушит» и, наконец, «ВЫбросит» подчиненного на все четыре стороны. Упоминание Славкой о внезапной болезни редактора подействовало на начальника управления, как красная тряпка на породистого испанского быка, и его, что говорится, понесло. Продолжительный монолог, если не брать во внимание образные сравнения, эпитеты, оценки и специфический флотский жаргон, сводился к одному: нужно срочно найти племянника Исмаила Бароева, принести ему свои извинения и тем самым постараться урегулировать возникший конфликт. В противном случае последствия для Андрея могут быть и наверняка станут самыми плачевными. Еще один вопрос сильно интересовал контр-адмирала: с кем был в тот вечер Андрей и как фамилия второго офицера?
Сперва Андрей попытался все объяснить и показать начальнику свою перебинтованную руку. Он даже неоднократно начинал об этом говорить, но всякий раз его попытки обрывались негодующими криками и обвинениями. Выдавать же стоявшего рядом и молчавшего Славку и тем более впутывать в это дело врача Черкесова Андрей считал недостойным и непорядочным. Поэтому, убедившись, что начальник управления относится к категории руководителей, для которых существует лишь два типа мнений – свое личное и чужое неправильное, – он, в конце концов, не выдержал.
– Товарищ контр-адмирал, во-первых, я был один. Во-вторых, все, что вчера произошло, касается только нас с Бароевым и на боеготовность флота, о которой вы так заинтересованно и почему-то в одиночку печетесь, никак не влияет. В-третьих, извиняться перед Бароевым мне не за что и я этого делать не буду. Ни при каких обстоятельствах не буду. И последнее. Если я, как вы емко выразились, «позорю честь российского офицера» и стоит вопрос о моем увольнении из Вооруженных сил, то рапорт я напишу через десять минут. Сделаю это не потому, что вы сейчас кричите и думаете, что я вас от этого боюсь. Просто считаю, что каждому из нас необходимо себя уважать, и потому больше не намерен выслушивать подобный бред даже от адмирала. Честь имею…
И завертелся, закрутился скрипучий механизм отработанной годами военно-административной системы, безжалостно ломая, кромсая и корежа теперь уже судьбу конкретного человека.
Давно замечено: насколько приятно встречать друзей, настолько тяжело их провожать. А исполнять роль отъезжающего, пусть даже на родину, где родился и прожил 18 лет, и вовсе невмоготу. Все это на себе прочувствовал Андрей, очутившись у зеленых стен Мурманского вокзала, повидавших на своем веку бесчисленное количество человеческой радости и горя. Вокруг сновали какие-то люди, торопясь занять в вагонах предписанное билетом место, степенно и надменно прогуливались по перрону железнодорожные работники, скрипели несмазанными колесами тележки носильщиков, а Андрей в новых и оттого непривычных гражданских кожаной куртке и джинсах медленно курил, дожидаясь, когда подадут состав.
Его никто не провожал. Славка Николаев вместо окончательно спившегося редактора готовил очередной номер в печать. С ним они прощались вчера, обещая при первой возможности приехать друг к другу. Славка все время извинялся и громко корил себя за то, что в тот вечер не удержал Андрея от стычки с Чеченом.
Кавказца в городе больше никто не видел. Поговаривали, что дядя опять внес за него весомый куш и отмазал от неприятностей, отправив куда-то в среднюю полосу России. Это событие никак не повлияло на судьбу Андрея. Несмотря на то, что в ходе проведенного расследования было установлено: холодное оружие в виде ножа применил не Андрей, а молодой кавказец, – никто из прежних обличителей перед ним не извинился, а сам Протоиреев предпочел стыдливо прикрыться фигурой умолчания.
С Сан Санычем перед отъездом Андрей сумел поговорить лишь по телефону, так как их лодка, как и предсказывал главный боцман, доживала свой век вместе с экипажем где-то в заводе Северодвинска. По тембру голоса в трубке Андрей почувствовал, что верный Сан Саныч, в трудную минуту без колебаний добровольно шагнувший вместе с ним в выгоревший отсек, а потом, вынеся едва живого Гороха, вернулся и спас его самого, откровенно плачет, но виду не подал, чтобы еще больше не расстраивать пожилого человека и самому не пустить пару предательских слезинок.
Но трудней всего было расставаться с Леночкой. Молодая женщина была готова все бросить и поехать вместе с ним. Наверное, Андрей так бы и поступил, но беда была в том, что он уезжал, даже не представляя, что будет делать в новой гражданской жизни. И хотя Леночка заверяла, что ей все равно, что она готова вместе с любимым человеком разделить все его проблемы и невзгоды поровну, Андрей настоял, чтобы она пока осталась во Флотоморске, а там будет видно.
При увольнении в запас он получил выходное пособие в размере нескольких окладов, но оставил себе лишь половину. Другую за несколько дней до отъезда он отнес Любаше, которая, как оказалось, беременна. Жена погибшего друга долго отказывалась от денег, но Андрей убедил ее, рассказав о своем обещании Серому, если понадобится, помочь его жене. Сейчас был именно тот случай.
– Назовешь пацана Серегой? – скорее чтобы убедиться, нежели узнать, спросил он на прощание Любашу и, получив утвердительный ответ, пообещал: – Если что, то обязательно сообщи, и я вмиг приеду…
…В купе вагона, кроме него, разместились старичок с внуком и пожилая женщина. Оказалось, что дед и малыш едут в тот же город, что и Андрей.
Забавный мальчуган был рыжим, весь в веснушках и внешне сильно напоминал героя фильма по новелле О' Генри «Вождь краснокожих». Когда дедушка ненадолго выходил из купе, внук тут же начинал громким шепотом рассказывать попутчикам все известные ему тайны.
– Дедушка везет с собой люстру. Говорит всем, что она из железа, а она на самом деле золотая! А деньги дедушка, чтобы не утащили, зашил под подкладку пиджака. Вон он, пиджачок, висит…
Андрей и женщина искренне смеялись словам мальчугана и, когда тот уснул, в шутку поинтересовались у деда насчет золотой люстры.
– Что вы! – всплеснул руками дед, которого, как выяснилось, звали Иван Петрович. – Это Лешка фантазирует. У него отец был летчик. Тут, на Севере, служил. Два года назад они с женой, моей дочерью, на машине разбились. Лешка остался круглым сиротой, вот я его и взял. Не в детский же дом отдавать пацана при живом деде. А сюда на Север, на могилку родителей, мы приезжаем каждый год. Пока жив буду, будем ездить. Но эта беда, видно, сказалась на психике мальчика. После трагедии он стал всем рассказывать какие-то небылицы. Будто отец у него космонавт, сейчас летает вокруг Земли, а мама – геолог, находится в экспедиции. Вот оно, какое дело получается…
Всю двухсуточную дорогу на родину Андрей думал о маленьком Лешке. Вот кому на самом деле трудно и кто нуждается в помощи и заботе взрослых. По сравнению с Лешкиными его собственные проблемы и опасения неизведанного показались пустяковыми. Уже на перроне родного города, помогая деду и внуку выносить вещи из узкого тамбура, он услышал от пожилого человека:
– Сынок, спасибо за компанию. Тебе, я вижу, тоже многое пришлось испытать. Еще молодой, а на висках уже седина. Вот мой адрес, если что, заходи в любое время. Люди должны друг дружке помогать…
Часть третья
Берег
17
На мели
Родина встретила своего сына безразлично и буднично. В степенных и ухоженных проспектах и улицах Андрей с трудом находил знакомые очертания и потому иногда, остановившись на углу какого-нибудь дома с табличкой, где значилось новое название, несколько секунд пытался определить, куда его занесло. Больше всего его удивляли две ветки столичного метрополитена, давно ставшие для горожан обыденностью, множество новых и ярких вывесок кафе и ресторанов европейского типа, да, пожалуй, целая сеть забегаловок типа «Макдоналдс». В один из них он и зашел, чтобы наскоро перекусить.
