Андрей и Серый получили распределение на Север, чему были несказанно рады. Андрей сразу же позвонил в Москву Ирине и сообщил новость:
– Ириша, значит так. Я получил назначение. В отпуске мы с тобой расписываемся и едем в Заполярье.
– Какое Заполярье? – дрогнувшим голосом понуро переспросила Ирина.
– Да там от Мурманска совсем недалеко, рукой подать. Там, говорят, много ягод и грибов, озера красивые…
Как оказалось, молодая женщина восприняла известие о ягодах и озерах, а также свои ближайшие перспективы, как та собака палку.
– Андрей, ты с ума сошел! Какой Север, ведь я же тебе говорила, что мой папа все решит и мы будем с тобой в Москве!
Еще не меньше минуты в трубке раздавались причитания и завывания Ирины. Когда же в эмоциональном монологе молодой женщины наступила пауза, Андрей кратко подвел итог: «Так, моя дорогая, не хочешь, и не надо! А я поеду!» И повесил трубку…
…Через три дня к нему приехала Ира, а спустя месяц они сыграли свадьбу. На Север Андрей поехал один, увозя с собой надежду, что скоро к нему приедет жена…
6
Корабляцкая жизнь
– Андрюха, ты опять задумался? Что с тобой сегодня происходит? – по-отечески заволновался Сан Саныч. – Лучше послушай, что Горох травит? Умора!
Андрей прислушался. В ограждении рубки продолжался привычный треп, сопровождаемый смачными сигаретными затяжками и периодическим запуском в атмосферу клубов густого табачного дыма. Федя Горохов, оставив в покое молодого лейтенанта и пользуясь вниманием благодарных слушателей, переключился на богатые личные воспоминания.
Начинал Горох свою подводную корабельную службу в Гремихе. На любой вопрос, касающийся этого славного периода службы и жизни, он обычно, как в Одессе, отвечал вопросом на вопрос: «Ты не был в Гремихе? Напрасно, советую. Если Север по климатическим условиям называют, пардон, жопой, то сей населенный пункт является в ней… дыркой!»
Федя не лукавил. Частые и сильные ветра, которые продували Гремиху вдоль и поперек, давно уже считались флотской притчей во языцех. В такие дни у людей мощным порывом ветра срывало с головы шапки и уносило в сопки. Нередко от гремиханцев можно было услышать душещипательные истории, суть которых никогда не менялась: «У нас с женой ветром сорвало шапки и унесло в сопки. Пошли на поиск. Свои не нашли, но зато пару чужих отыскали»…
Гулёна и искатель острых ощущений Федя Горохов любил вспоминать не потерянные головные уборы, а покоренные женские сердца.
– Познакомился я как-то в кабаке с милой дамой, – бесцеремонно травил Горох. – Пригласила она меня к себе кофе попить. Я, конечно, согласился. Нельзя же женщине отказывать. Их там, в Гремихе, незамужних, разведенных и вдов примерно сотни четыре мается. Ехать-то некуда. Родина им вместо квартиры в средней полосе постоянно фигу показывает! Так вот. Утром она просыпается и начинает меня будить. А мы лежим с ней на старинной железной койке с панцирной сеткой. Братцы, а мне как будто кто-то свыше подсказывает: Федя, притворись спящим. Ну, я и притворился, а сам тихонько косяка давлю, присматриваюсь, что она будет делать. Гляжу, эта кошечка встает и прямиком на цыпочках к стулу, где моя тужурка висит. Хвать – и всю мою получку выудила. Меня аж озноб прошиб! Ну, думаю, зараза, воровка попалась. Она тем временем деньги барабанчиком скрутила, дужку с койки аккуратно сняла да в трубу мои кровные «тугрики» и опустила. Минут через пятнадцать, то да сё, я «официально» пробудился. Говорю ей: милая, слетай-ка в магазин, купи что-нибудь опохмелиться. Она без разговоров быстро оделась и полетела. А я еще быстрей заскакиваю в штаны, одеваюсь – и к койке. Ну, думаю, как же вас, уважаемые купюры, оттуда достать? Снимаю резиновую пробку, что имеется на каждой кроватной ножке, и трясу эту треклятую трубу. А оттуда деньжат вывалилось!.. Машину купить точно хватит. Видать, она не только меня обчистила, а и многих других. Сначала хотел ее наказать и все забрать. Потом жалко стало. Живет себе, бедолага, и мучается. Работы нет, пенсию за мужа погибшего Ельцин по три месяца задерживает… Взял только свои кровные и ушел…
Все, кто близко знал Гороха, ни на минуту не сомневались в правдивости его слов. Немного приукрасить любовную историю Федя, конечно, был способен, а вот забрать все деньги у одинокой женщины (даже с учетом ее неприглядного поступка) – никогда.
Выкурив по две сигареты, Андрей и Сан Саныч спустились в лодку. Вертикальный восьмиметровый трап, идущий от верхнего рубочного люка в чрево лодки, был отполирован и надраен до блеска. За этим пристально и ежедневно следил главный боцман.
– Что-то Батя сегодня лютует, – заслышав откуда-то снизу трубный голос комдива, заметил Сан Саныч.
Командира дивизии атомных подводных лодок контр-адмирала Юрия Леонидовича Храмцова подводники любили и уважали. Не случайно к этому человеку, еще в бытность его командиром атомохода, приклеилось прозвище «Батя». Так называют тех, кого уважают и, несмотря на крутой нрав и повышенную требовательность к себе и подчиненным, в глубине души осознают всю обоснованность и справедливость отданных им приказаний и предъявляемых требований. Храмцов знал по имени не только всех офицеров и мичманов дивизии, но и многих старшин и матросов. Во всяком случае, взглянув в окно из кабинета, он безошибочно определял, его это архаровцы без дела шастают по плацу или чужие. В море с ним было надежно и спокойно. Поговаривали, что американцы внесли адмирала Храмцова в список 30 самых «опасных» советских подводников, кто был способен, по мнению «супостата», играючи преодолеть любой их противолодочный рубеж и выполнить самую трудную задачу.
О комдиве ходило множество флотских баек и историй, которые, хоть и обросли со временем изрядной долей вымысла, когда-то происходили на самом деле. Одна из них случилась пару лет назад на глазах у Андрея кратковременным заполярным летом. Где-то в июле комдив с семьей уехал в отпуск. Этого момента дивизия ожидала с вожделенным нетерпением, так как можно было немного расслабиться, не опасаясь очередного Батиного нагоняя и разноса. По расчетам, привольная пора должна была продолжаться до начала осени. Комдив всегда возвращался из отпуска к 1 сентября, так как младшей дочке нужно было идти в школу. Нежданно-негаданно 27 августа из штаба флота пришла телеграмма, в которой сообщалось, что командир дивизии атомоходов вместе с семьей трагически погибли. Сообщение вызвало в дивизии массовый шок. Стали уточнять. Штабисты сами ничего сказать не могли, кроме того, что, по их данным, комдив со своими домочадцами насмерть отравились грибами.
Делать нечего. Грозный Батя был командиром от Бога и справедливым человеком. На следующий день собрали деньги, провели траурный митинг, закупили венки и отправили группу офицеров на родину покойного, чтобы достойно проводить человека в последний путь. На лодках и в штабе дивизии в черных траурных рамках вывесили фотографии почившего в парадной форме.
Тем временем начальник штаба, начальник политотдела и командир береговой базы пытались вскрыть Батин служебный сейф. Они полагали, что там грозный комдив хранил их дисциплинарные карточки, служебные расследования и объяснительные записки его боевых заместителей. Но литой ящик так просто не поддавался. Тогда пришлось прибегнуть к помощи матроса с автогеном и прорезать сбоку огромную дыру. К разочарованию ушлых сподвижников, в сейфе у Бати хранились партбилет, офицерский кортик и початая бутылка армянского коньяка.
Уже вовсю шли пересуды и предположения о возможных назначениях на вакантную должность, как внезапно живым и отдохнувшим вернулся из отпуска сам «покойник», причем с семьей. Оказалось, что в штабе все перепутали. Жертвой ядовитых грибов стал не Батя, а его предшественник, командовавший дивизией лет пять-семь назад и уволенный в запас по предельному возрасту.
Гоголь со своей финальной развязкой в «Ревизоре», которая известна как немая сцена, может отдыхать. Когда подхалимы в красках рассказали комдиву, как его «хоронили», тот пришел в ярость. Досталось всем, особенно начальнику штаба, начальнику политотдела и командиру береговой базы, лично заваривавшему дыру в сейфе.
