– Роки уехал за город, а Елена – к матери в Девоншир.
– Какое облегчение, – сказал он и, просмотрев меню, заказал ленч с гораздо меньшей суетой, чем Уильям.
– Не знаю, стоило ли взаправду ожидать чего-то иного. Женщины, поссорившись с мужьями, обычно уезжают домой к матери, если, конечно, у них есть мать.
– Я никак ее не поощрял, – сказал Иврард почти удовлетворенным тоном.
– Нисколько не сомневаюсь, – отозвалась я, рассматривая закуски. – Не могла бы представить такое с вашей стороны.
– Разумеется, – продолжал он с ноткой предостережения, – когда-нибудь я, вероятно, женюсь.
– Да, мужчины обычно так поступают, – пробормотала я.
– Трудность в том, чтобы найти подходящую женщину.
– Возможно, не следует так целенаправленно искать, – предложила я. – То есть не подыскивать кого-то, на ком можно жениться, как если бы вы собирались купить сковороду или форму для запекания.
– По-вашему, это следует оставить воле случая? Но тогда женщина может оказаться крайне неподходящей.
Мысль о выборе мужа или жены как формочки для запекания напомнила мне про письмо Роки, в котором говорилось, что Иврард разбил одну такую. Наверное, на лице у меня мелькнула улыбка, поскольку Иврард сказал:
– Кажется, вы находите это забавным. Я об идее жениться на ком-то подходящем.
– На самом деле я не над этим улыбалась. Просто не могу себе представить, что вы разбили форму для запекания.
– Ах это! – довольно раздраженно откликнулся он. – Елена поставила ее в духовку, чтобы разогреть, а когда я за нее взялся, она оказалась такой горячей, что я ее уронил.
– Да, вполне объяснимо. Жаль, что вы не воспользовались кухонной прихваткой.
– Но она всего пять минут простояла в духовке. А кроме того, кажется, там и прихватки никакой не было.
– У меня она всегда висит на гвоздике возле плиты.
– Ну, вы-то человек разумный. Как раз такого от вас и ждешь.
«Боже ты мой, вечно меня ставят на место!» – подумала я, мрачно гоняя кусок рыбы на тарелке. Даже если бы приглашение на ленч мне польстило, теперь меня припечатали как человека, у которого возле плиты висит на гвозде прихватка.
– Вы женились бы на Елене, не будь она уже замужем? – храбро спросила я.
– Определенно нет, – заявил он. – Она совсем не та женщина, какую я выбрал бы себе в жены.
– И какой была бы мисс Та Идеальная?
– Ну, здравомыслящей особой, – туманно ответил Иврард.
– Кем-то, кто помогал бы вам в работе? – предположила я. – Кем-то со знанием антропологии, которая умела бы вычитывать гранки и составлять указатели. Может быть, такая, как мисс Кловис?
– Мисс Кловис, несомненно, очень способная, – с сомнением отозвался он. – И вообще замечательная женщина.
– Вы способны думать о женитьбе на замечательной женщине? – изумленно спросила я. – Но они же не созданы для брака!
– Надеюсь, вы не намекаете, что они созданы для чего-то другого? – улыбнулся он.
Такое мне точно в голову не приходило, и я почти рассердилась, поймав себя на том, что смущена.
– Они – для того, чтобы остаться старыми девами, – сказала я, – то есть в позитивном, а не в негативном смысле.
– Значит, бедняжкам не позволено иметь нормальных чувств?
– Да нет, позволено, но пусть уж они лучше о них молчат.
– Разумеется, я уважаю и высоко ценю Эстер Кловис, – продолжал Иврард.
– О, высокая оценка, уважение… На таких сухих материях далеко не уедешь! Наверное, можно питать подобные чувства, но того, кто их вызывает, скорее уж хочется возненавидеть. И вообще, мисс Кловис намного старше вас, и выглядит она странно. У нее волосы – как шерсть у собаки.
Иврард рассмеялся.
– Вот это точно.
Тут мне стало стыдно, что я насмешила его несправедливой критикой в адрес замечательной мисс Кловис, поэтому я попыталась сменить тему, заговорив о других обедающих дамах в более милосердном (хотелось бы думать) ключе. Но он не соглашался, что вон та женщина красива, а вот эта элегантна, и, наконец, повисло неловкое молчание, которое вдруг прервал человек, произнесший мое имя.
Это был Уильям Колдикот.
Когда я представила Уильяма Иврарду, он тут же завладел разговором.
– Слава богу, что хотя бы кто-то из друзей настолько старомоден, что их можно застать в городе в конце августа, – изрек он. – Тогда и сам себя не слишком стыдишься, хотя, полагаю, в наши дни женщины уже не считают, что должны летом выходить на улицу обязательно под вуалью и в темных очках, а дома сидеть с опущенными занавесками.
– Нет, но, думаю, уйме людей приходится оставаться в Лондоне весь август, – сказала я, вспомнив очереди на автобус и терпеливые вереницы тех, чьи подносы ползли по ленте транспортера в огромных столовых.
– Да, даже таким, как мы, – согласился Уильям. – Но что бы сказала моя бедная мама!
Я представила себе старую миссис Колдикот, с комфортом расположившуюся в уродливой гостиной своей виллы на окраине Бирмингема, но не стала напоминать Уильяму, как его матушка любила ездить в Лондон в августе (она называла это «августовской вылазкой») и водворяться в каком-нибудь безвкусно обставленном отеле, какие являлись и, возможно, до сих пор являются меккой провинциальных туристов, особенно когда чаевые включены в счет и тем самым можно избежать неловкостей. Мой отец предпочитал тихую сумрачную гостиницу неподалеку от Британского музея, – чтобы жить поближе к читальным залам и, возможно, встретить кого-то из священников, учившихся в Байоле в начале тысяча девятисотых.
– Да, август не самый приятный месяц в Лондоне, – сухо заметил Иврард. – Столько библиотек и музеев закрыты.
– И в клубе уборка, – тянул нараспев Уильям. – Так не кстати.
– Но «Лайонс-Корнер-Хаус» всегда открыт, – напомнила я ему, стараясь сообразить, какой же клуб у Уильяма и имеется ли таковой вообще. Едва ли он заглянул в ресторан по пути в клуб, поскольку я заметила, что в руке у него два рогалика.
– Хлебушек для моих голубей, – объяснил он. – Я их кормлю каждый день после обеда. Милдред знакома с ритуалом. Ну, Милдред, ты, наверное, поедешь отдыхать, как всегда, с Дорой? Надо нам встретиться за ленчем, когда вернешься, – добавил он, бросая подозрительный взгляд на Иврарда.
Осенью? Я так удивилась, что едва не переспросила вслух, поскольку наш ежегодный ленч всегда приходился на март или апрель.
– Да, неплохо было бы, – откликнулась я. – Мы с Дорой пошлем тебе открытку.
– Так приятно быть другом, которому посылают открытки, – отозвался Уильям. – Все эти безликие «виды», где слишком много моря или слишком много гор и ваше окно помечено крестиком, или даже другие, более игривые, с полными дамами на осликах…
Помахав нам на прощанье рогаликами, он поспешил прочь.
– Кто это был? – вежливо спросил Иврард.
– Брат моей школьной подруги. Он служит в каком-то министерстве. Я знакома с Колдикотами много лет.
– Я было решил, что он друг Нейпиров. Вы больше о них известий не получали? – спросил он чересчур небрежно.
– Роки уехал за горд, а Елена – к матери в Девоншир, – начала я, – но это я уже говорила. И мне приходится писать письма по поводу мебели и договариваться о ее перевозке.
– И никакой речи о каких-либо… шагах? – деликатно спросил он.
– Вы про развод? Нет, не думаю. Очень надеюсь, что нет.
– Да, развод не вызывает одобрения, – заметил Иврард немного в духе Уильяма. – Но даже если расставание только временное, перевозка мебели представляется дурным знаком.
– Боже ты мой, неужели грузчикам придется заносить все назад! И как я об этом не подумала! Пожалуй, проеденный древоточцем стол этого не перенесет и действительно развалится.
Вид у Иврарда стал недоуменный.
– Когда двигали стол Роки, оказалось, что тумбы сзади проедены древоточцем, – объяснила я. – Я едва не позвонила вашей матушке, чтобы спросить совета.
– О, мама вот уже две недели как в Борнемуте, – быстро сказал Иврард, словно не мог вынести мысли, что кто-то из Боунов соприкоснется хотя бы с мебелью Нейпиров.
