Бовуар кивнул, и его пальцы, сжимавшие баранку, чуть расслабились. Следующие несколько минут они обсуждали дело, слабые и сильные стороны Лакост, а потом погрузились в молчание.
Гамаш разглядывал величественный пролет моста над рекой Святого Лаврентия, но мысли его были о другом. О том, что он обдумывал вот уже некоторое время.
–?Есть и еще кое-что.
–?Да? – Бовуар бросил взгляд на босса.
Гамаш собирался поговорить с ним об этом в тихой обстановке, может быть за обедом. Или во время прогулки в горах. А не на дороге, когда они мчатся со скоростью сто двадцать километров в час.
Но грех было не воспользоваться представившейся возможностью.
–?Нам нужно поговорить о тебе. С тобой что-то не так. И положение не улучшается, как я вижу.
Это был не вопрос.
–?Я прошу прощения за этот жетон. Глупо…
–?Я говорю не о жетоне. Это была всего лишь ошибка. Такое случается. Господь знает, это возможно. Я и сам совершал подобные промахи.
Бовуар улыбнулся:
–?Тогда о чем вы говорите?
–?Об анальгетиках. Почему ты продолжаешь их принимать?
В машине воцарилась тишина; мимо них за окнами проносился Квебек.
–?Как вы об этом узнали? – спросил наконец Бовуар.
–?Я подозревал. Ты носишь их с собой в кармане пиджака.
–?Вы заглядывали в мой карман? – резко спросил Бовуар.
–?Нет. Но я поглядывал на тебя.
Гамаш и теперь смотрел на Бовуара. Его заместитель всегда был бодр, энергичен. Задирист. Он был полон жизни и полон собой. Иногда это раздражало Гамаша. Но чаще энергичность Бовуара доставляла ему удовольствие, он с приятным изумлением наблюдал, как Жан Ги с головой окунается в дела.
Но с некоторых пор его подчиненный стал похож на выжатый лимон. Ходил мрачный. Словно каждый день давался ему с трудом. Словно ему приходилось таскать за собой наковальню.
–?Все придет в норму, – сказал Бовуар и сам услышал, как фальшиво это звучит. – Доктора и психологи говорят, что все хорошо. Мне с каждым днем все лучше.
Арман Гамаш не хотел развивать эту тему, но был вынужден:
–?Боли от ран по-прежнему тебя мучают.
И опять это прозвучало как утверждение.
–?Нужно, чтобы прошло время, – сказал Бовуар, кинув взгляд на шефа. – Я действительно с каждым днем чувствую себя лучше.
Но по его виду это было незаметно. И Гамаш волновался.
Старший инспектор молчал. Сам он был в прекрасной форме, по крайней мере, так хорошо он себя не чувствовал вот уже много лет. Он теперь больше ходил, а физиотерапия вернула ему силы и живость. Трижды в неделю он посещал спортивный центр Управления Квебекской полиции. Поначалу это было унизительно: он с трудом поднимал гири размером с бублик, а на беговой дорожке-тренажере и нескольких минут не мог выдержать.
Но он не опускал рук. Выдержал. И силы постепенно не только вернулись – он стал чувствовать себя лучше, чем до ранения.
Хотя какие-то остаточные физические явления еще были. Когда он уставал или перенапрягался, правая рука начинала дрожать. Просыпаясь по утрам или вставая после долгого сидения, он ощущал боль в теле. Были и другие болячки. Но все они не шли ни в какое сравнение с эмоциональной болью, с которой он боролся каждый день.
Некоторые дни были ничего. Другие – как нынешний – не очень.
Он подозревал, что Жан Ги борется с болями, и знал, что выздоровление – это не всегда прямая линия. Но состояние Бовуара только ухудшалось.
–?Чем тебе помочь? – спросил Гамаш. – Может, тебе нужно время, чтобы заняться здоровьем? Я знаю, что Даниель и Розлин будут рады видеть тебя в Париже. Вдруг это поможет?
Бовуар рассмеялся:
–?Вы хотите меня убить?
Гамаш ухмыльнулся. Трудно было представить, какой вред может принести поездка в Париж, но вот неделя в тесной квартирке с его сыном, невесткой и двумя внуками наверняка не принесет пользы здоровью. Приезжая теперь в Париж, они с Рейн-Мари снимали квартиру неподалеку.
–?Merci, patron. Я уж лучше буду выслеживать хладнокровных убийц.
Гамаш рассмеялся. Очертания Монреаля за рекой постепенно приближались. И вместе с этим росла гора Мон-Руаяль в центре города. Громадный крест наверху сейчас был невидим, но каждый вечер он оживал, загорался, словно маяк для населения, которое больше не верило в церковь, а верило в семью, друзей, культуру и род человеческий.
Кресту было все равно. Он сверкал все так же ярко.
–?То, что ты разошелся с Энид, тоже не пошло тебе на пользу, – сказал Гамаш.
–?Вообще-то, пошло, – проворчал Бовуар, замедляя движение вместе с потоком машин на мосту.
При этих словах Гамаш, как обычно любовавшийся видом города, посмотрел на Бовуара:
–?Каким же образом?
–?Это облегчение. Я чувствую себя свободным. Мне жаль, что я сделал больно Энид, но это одно из лучших последствий той бойни.
–?Это как?
–?У меня такое ощущение, что мне предоставили еще один шанс. Столько ребят погибло, а я, оставшись в живых, посмотрел на свою жизнь и понял, что я несчастен. И к лучшему дело не изменится. Энид тут ни в чем не виновата, просто мы никогда не подходили друг другу. Понимаете, я боялся перемен, боялся признать, что совершил ошибку. Боялся сделать ей больно. Но больше я не мог это терпеть. Я остался в живых, и это дало мне мужество сделать то, что я должен был сделать много лет назад.
–?Мужество, чтобы изменять то, что могу.
–?Что?
–?Одна из строчек молитвы на жетоне, – сказал Гамаш.
–?Ну, в общем, да. Как бы то ни было, я видел, что моя жизнь будет чем дальше, тем хуже. Поймите меня правильно. Энид замечательная…
–?Нам она всегда нравилась. Очень.
–?И она вас тоже любит, вы это знаете. Но она не стала для меня той единственной.
–?А ты уже нашел такую?
–?Нет.
Бовуар скосил глаза на шефа. Гамаш задумчиво смотрел перед собой, потом повернулся к Бовуару.
–?Еще найдешь, – сказал он.
Бовуар кивнул, погруженный в свои мысли. Немного погодя он спросил:
–?Что бы вы сделали, если бы были женаты, когда встретили мадам Гамаш?
Гамаш посмотрел на Бовуара проницательным взглядом:
–?Мне казалось, ты говорил, что еще не встретил свою единственную.
Бовуар помедлил. Он подкинул Гамашу мысль, и тот принял ее. И теперь смотрел на своего помощника. Ждал ответа. И Бовуар почти сказал ему. Почти сказал боссу всё. Хотел открыть сердце этому человеку. Ведь он рассказывал Гамашу почти обо всем, что происходило в его жизни. О том, что он несчастлив с Энид. Они говорили об этом, говорили о его семье, о том, чего он хочет и чего не хочет.
Жан Ги Бовуар доверил Гамашу свою жизнь.
Он открыл рот, слова сами просились наружу. Словно скатился камень, готовый вытолкнуть эти чудесные слова на свет божий.
«Я люблю вашу дочь. Я люблю Анни».
Старший инспектор ждал так, словно у него впереди вечность. Словно в мире не было ничего важнее, чем личная жизнь Бовуара.
Этот город с его невидимым крестом становился все больше и больше. Наконец они въехали на мост.
–?Я пока никого не встретил. Но я хочу быть готовым. Я не мог продолжать этот брак. Это было бы несправедливо по отношению к Энид.
Гамаш немного помолчал.
–?Точно так же это было бы несправедливо по отношению к мужу твоей возлюбленной.
Это был не упрек. Даже не предупреждение. И Бовуар знал, что если бы старший инспектор что-то подозревал, то сказал бы об этом. Не стал бы играть в словесные игры с Бовуаром. Так, как Бовуар играл с Гамашем.
Нет, это была не игра. Да по большому счету и не тайна. Это было чувство. Неутоленное. Пассивное.
«Я люблю вашу дочь».
Но и эти слова он проглотил. Вернул их в темноту ко многим другим непроизнесенным.
Они нашли нужный многоквартирный дом в квартале Нотр-Дам-де-Грас в Монреале. Приземистый и серый, словно спроектированный советскими архитекторами в 1960-е годы.
На траве, выжженной до белизны собачьей мочой, лежали собачьи экскременты. Цветочные клумбы заросли переплетенными кустами и сорняками. Бетонные плитки дорожки, ведущей к входной двери, покосились и потрескались.
