–?Я думал, она могла сказать тебе что-то, спросить твоего совета или еще что. Зная о тебе и Энид.
У Бовуара голова пошла кругом. Он никак не мог вникнуть в смысл слов шефа.
Гамаш откинулся на спинку стула, выдохнул и бросил свернутую салфетку на тарелку.
–?Я чувствую себя таким идиотом. Мы замечали всякие мелкие признаки того, что дела у них идут неважно. Дэвид отменял совместные обеды, опаздывал, как в тот субботний вечер. Рано уходил. Их взаимная приязнь не проявлялась с такой очевидностью, как прежде. Мы с мадам Гамаш говорили об этом, но потом решили, что это, вероятно, просто новый этап их отношений. Что они стали менее зависимы друг от друга. К тому же многие пары, бывает, отдаляются, а потом снова сходятся.
Бовуар почувствовал, что его сердце опять забилось. Ударило так, что у него застучало в висках.
–?Вы хотите сказать, что у Анни с Дэвидом трудности?
–?Она тебе ничего не говорила?
Бовуар покачал головой. Почувствовал, как его мозг плещется внутри черепной коробки. А в мозгу одна только мысль: у Анни с Дэвидом трудности.
–?Ты ничего не замечал?
Замечал ли он? Что из того, что он замечал, было реальностью, а что – игрой воображения, преувеличением? Он помнил пальцы Анни на руке Дэвида и безразличие Дэвида. Его отсутствующий вид. Рассеянный.
Бовуар видел все это, но боялся верить, что это что-либо иное, чем ощущение неловкости. Любовь, растрачиваемая на человека, которому все равно. Что это только его ревность, а не реальное положение вещей. Но теперь…
–?О чем вы, шеф?
–?Вчера Анни пришла на обед и поговорить. У нее с Дэвидом трудности. – Гамаш вздохнул. – Я надеялся, она что-то сказала тебе. Хоть вы и спорите, я знаю, что Анни для тебя как младшая сестренка. Сколько ей было лет, когда вы познакомились?
–?Пятнадцать.
–?Неужели столько лет прошло? – удивленно проговорил Гамаш. – Несчастливый год для Анни. Надо же, ведь ты был ее первой любовью.
–?Я – ее первой любовью?
–?А ты не знаешь? Да-да. Каждый раз после твоего прихода мы с мадам Гамаш выслушивали это. Жан Ги то, Жан Ги сё. Мы пытались ей объяснить, какой ты недоумок, но это лишь усиливало ее влечение к тебе.
–?Почему же вы мне не сказали?
Гамаш недоуменно посмотрел на него:
–?Тебе это было бы интересно знать? Ты уже тогда ее поддразнивал. Это могло бы стать вообще невыносимым. И потом, она умоляла нас ничего тебе не говорить.
–?Но вот вы сказали.
–?Нарушил ее доверие. Надеюсь, ты меня не предашь.
–?Постараюсь. А что за проблема с Дэвидом? – Бовуар посмотрел на свой недоеденный бургер, словно тот вдруг совершил что-то чудесное.
–?Уточнять она не пожелала.
–?Они расстаются? – спросил он, надеясь, что его голос звучит с вежливой незаинтересованностью.
–?Не знаю, – ответил Гамаш. – В ее жизни столько всего происходит, столько всяких перемен. Ты же знаешь, она сменила работу. Поступила в суд по семейным делам.
–?Но Анни ненавидит детей.
–?Да, она не умеет себя вести с ними, но не думаю, что она их ненавидит. Она обожает Флоранс и Зору.
–?А как иначе, – сказал Бовуар. – Ведь это ее семья. Возможно, она в старости будет зависеть от них. Станет обиженной на мир тетушкой Анни с засохшими шоколадками и коллекцией дверных ручек. А им придется заботиться о ней. Поэтому она теперь не может ронять их головой вниз.
Гамаш рассмеялся, а Бовуар тем временем вспоминал: Анни с первой внучкой шефа, Флоранс. Три года назад. Флоранс едва начала ходить. Наверное, именно тогда впервые и проявилось его чувство к Анни. И он был потрясен его силой и глубиной. Оно обрушилось на него. Поглотило. Сбило с ног.
Но само это мгновение было таким кратким, таким хрупким.
Он видел Анни. Она держала на руках племянницу и улыбалась. Шептала что-то крошке.
И Бовуар вдруг понял: он хочет иметь детей. И хочет, чтобы их рожала ему Анни. Никто другой.
Он представлял себе Анни, которая держит их дочь или сына.
Анни. Обнимает его.
Он почувствовал, как вырвалось на свободу его сердце, спущенное с цепей, о существовании которых он даже не подозревал.
–?Мы посоветовали ей попытаться уладить отношения с Дэвидом.
–?Что? – чуть не выкрикнул Бовуар, вернувшийся к действительности.
–?Мы не хотим быть свидетелями ее ошибки.
–?Но, может быть, – сказал Бовуар, чьи мысли метались, – может быть, она уже совершила ошибку. Может быть, ее ошибка и есть Дэвид.
–?Может быть. Но нужно, чтобы она была уверена.
–?И что вы предлагаете?
–?Мы сказали ей, что поддержим любое ее решение, но мягко намекнули, что стоило бы обратиться к психотерапевту по семейным вопросам, – сказал шеф, кладя свою большую выразительную руку на деревянную столешницу и стараясь удержать взгляд Бовуара.
Но видел он перед собой только дочку, его маленькую девочку в их гостиной в воскресенье вечером.
От приступов ярости она переходила к рыданиям. Она ненавидела то Дэвида, то себя, то родителей, которые предлагали обратиться в психотерапевтическую службу.
«Может, ты скрываешь от нас что-то еще?» – спросил наконец Гамаш.
«Что, например?» – спросила Анни.
Ее отец помолчал несколько секунд. Рейн-Мари сидела рядом с ним на диване, переводя взгляд с мужа на дочь.
«Он с тобой ничего такого не сделал?» – спросил Гамаш. Четким голосом. Глядя в глаза дочери. В поисках правды.
«Физически? – спросила Анни. – Ты спрашиваешь, не ударил ли он меня?»
«Да».
«Никогда. Дэвид никогда бы не пошел на это».
«Может быть, он унижал тебя каким-то иным способом? Эмоционально? Он не скандалист?»
Анни отрицательно покачала головой. Гамаш не отрывал взгляда от дочери. Так много подозреваемых сидели перед ним, и он вглядывался в их лица, стараясь увидеть правду в их глазах. Но ничто из того прежнего опыта не казалось таким важным.
Если Дэвид бил его дочь…
При одной этой мысли в нем закипал гнев. Как бы он поступил, если бы Дэвид и в самом деле?..
Гамаш заставил себя отойти от края бездны и кивнул. Принял ее ответ. Сел рядом с ней, обнял. Стал убаюкивать, как ребенка. Она пристроила голову у него на плече. Ее слезы напитали его рубашку. Точно так же, как в те времена, когда она плакала из-за Шалтая-Болтая. Только на этот раз с высоты упала она сама.
Наконец Анни отодвинулась от отца, и Рейн-Мари протянула ей салфетку.
«Хочешь, я его пристрелю?» – спросил Гамаш, когда она с трубным звуком прочистила нос.
Анни рассмеялась, всхлипывая: «Может, раздробить ему коленную чашечку?»
«Я ставлю это под номером один в список моих приоритетных дел, – сказал ей отец. Потом наклонился, в упор посмотрел ей в глаза, лицо его посерьезнело. – Что бы ты ни решила, мы всегда с тобой. Ты меня поняла?»
Она кивнула, вытерла лицо: «Я знаю».
Как и Рейн-Мари, он был не то чтобы потрясен, но взволнован. Ему казалось, что Анни о чем-то умалчивает. О чем-то, что не укладывалось в ее историю. У всех пар бывают трудные периоды. Гамаш и Рейн-Мари, случалось, спорили. Временами обижали друг друга. Никогда намеренно. Но когда люди так близки, подобные вещи неизбежно случаются.
«Что, если бы вы двое уже успели обзавестись семьей до знакомства? – спросила Анни, внимательно глядя то на мать, то на отца. – Что бы вы сделали?»
Они молча смотрели на дочь. Гамаш вспомнил, что именно такой вопрос задал ему недавно Бовуар.
«Ты хочешь сказать, что влюбилась в кого-то?» – спросила Рейн-Мари.
«Нет, – покачала головой Анни. – Я только хочу сказать, что где-то в мире есть кто-то, кто идеально подходит для Дэвида. А кто-то – для меня. А если ты цепляешься за того, кто тебе не подходит, то ничего хорошего из этого не выйдет. Отношения все равно не наладятся».
Когда Гамаш и Рейн-Мари остались наедине, жена задала ему тот же вопрос. Они лежали в кровати, читали. «Арман, – спросила она, сняв очки, – что бы ты сделал, если бы был женат, когда встретил меня?»
Гамаш опустил книгу и уставился перед собой. Попытался представить это. Он влюбился в Рейн-Мари с первого взгляда и забыл обо всем на свете, а потому ему трудно было представить себя с кем-то другим. Тем более женатым.
