«Да поможет мне Господь, – сказал он наконец, поворачиваясь к ней. – Я бы бросил ее. Ужасное, эгоистичное решение, но я бы все равно был для нее жутким мужем. А все по твоей вине, распутница».
Рейн-Мари кивнула: «Я бы сделала то же самое. Но конечно, взяла бы с собой маленького Хулио-младшего и Франческу».
«Хулио и Франческу?»
«Моих детей от Хулио Иглесиаса».
«Бедняга. Неудивительно, что он поет столько печальных песен. Ты разбила его сердце».
«Он так никогда и не оправился», – улыбнулась она.
«Может, познакомить его с моей бывшей? – предложил Гамаш. – С Изабеллой Росселлини».
Рейн-Мари фыркнула, снова подняла книгу, но тут же ее опустила.
«Надеюсь, ты сейчас думаешь не о Хулио».
«Нет, я думала о Дэвиде и Анни», – ответила она.
«Считаешь, их брак кончен?» – спросил Гамаш.
Она кивнула: «Мне кажется, она нашла кого-то другого, но не хочет нам говорить».
«Правда?» Ее слова удивили его, но по размышлении он решил, что, возможно, так оно и есть.
Рейн-Мари кивнула: «Вероятно, он женат. Может быть, кто-то в ее юридической фирме. Не исключено, что она поэтому и сменила работу».
«Господи Исусе, надеюсь, что это не так».
Но еще он знал, что в любом случае ничего не может поделать. Разве что быть рядом и помочь собрать черепки. Но этот образ напомнил ему еще кое-что.
–?Пора возвращаться к работе, – сказал Бовуар, поднимаясь. – А то порносайты нужно кому-то смотреть.
–?Постой, – встрепенулся Гамаш.
Увидев лицо шефа, Бовуар опустился на стул.
Гамаш какое-то время сидел молча, нахмурив брови. Думал. Бовуар много раз видел это выражение на лице старшего инспектора. Он знал, что Гамаш разматывает сейчас какую-то ниточку. Обдумывает мысль, которая выводит его на другую. В темноту даже не проулка, а туннеля. Пытается найти то, что скрыто в самых глубинах. Тайну. Истину.
–?Ты сказал, что именно после операции на фабрике окончательно принял решение расстаться с Энид.
Бовуар кивнул. Это было правдой.
–?Я вот думаю, не возымела ли эта перестрелка такой же эффект на Анни.
–?Это как?
–?Для всех это было огромным потрясением, – сказал шеф. – Не только для нас, но и для наших семей. Может быть, Анни, как и ты, решила после этого взглянуть на свою жизнь новыми глазами.
–?Тогда почему она не сказала вам об этом?
–?Может быть, она не хочет, чтобы я чувствовал себя виноватым. Может быть, она даже не понимает этого. По крайней мере, не отдает себе в этом отчета.
И тут Бовуар вспомнил свой разговор с Анни перед вернисажем. Как она расспрашивала его о разводе с Энид. Как косвенно ссылалась на ту операцию и последующий разрыв отношений.
Конечно же, она была права. Та трагедия стала последней каплей.
Он тогда пресек этот разговор из опасения выдать себя. Но может быть, на самом деле она хотела поговорить о разладе в собственной семье?
–?Что бы вы чувствовали, если бы так оно и было? – спросил Бовуар.
Старший инспектор откинулся на спинку стула, на его лице застыло слегка обеспокоенное выражение.
–?Может быть, это не так уж и плохо, – тихо сказал Бовуар. – Если из случившегося родится что-то позитивное, то что в этом плохого? Анни сможет найти свою истинную любовь.
Гамаш посмотрел на Жана Ги, измотанного, усталого, худого как щепка. Гамаш кивнул:
–?Oui. Да, если из случившегося родится что-то позитивное, это будет хорошо. Только я не уверен, что развод Анни и Дэвида можно считать чем-то позитивным.
Но Жан Ги Бовуар был с этим не согласен.
–?Вы хотите, чтобы я остался? – спросил он.
Гамаш прогнал свои тяжелые мысли:
–?Вообще-то, я хочу, чтобы ты поработал.
–?Верно, мне нужно найти «сардонический».
–?Найти?
–?Вы произнесли это слово.
–?«Сардонический», – улыбнулся Гамаш. – Не утруждайся. Это слово значит «язвительный», «злобный».
–?Я думаю, это очень точно описывает убитую. Лилиан Дайсон возвела это в культ. Она этим жила, этим упивалась.
Но у Гамаша было на сей счет иное мнение. Если Лилиан Дайсон чем-то и упивалась, так это алкоголем.
Бовуар ушел, и старший инспектор, прихлебывая кофе, стал листать книгу Общества анонимных алкоголиков, обращая внимание на подчеркнутые фразы, наслаждаясь архаичным, но красивым языком книги, которая так аккуратно описывала падение в ад и долгое и трудное выкарабкивание оттуда. Наконец он закрыл книгу, использовав в качестве закладки собственный палец.
–?Позвольте к вам присоединиться?
Гамаш вздрогнул. Он встал, приветственно поклонился, отодвинул стул:
–?Прошу.
Мирна Ландерс села, поставила на стол блюдце с эклером и чашку кофе с молоком.
–?Вы были погружены в свои мысли.
Гамаш кивнул:
–?Я думал о Шалтае-Болтае.
–?Значит, убийство почти раскрыто.
Гамаш улыбнулся:
–?Нам осталось совсем немного. – Он внимательно посмотрел на нее. – Можно задать вам вопрос?
–?В любое время.
–?Как по-вашему, люди меняются?
Эклер застыл на полпути ко рту Мирны. Она задумалась, опустила пирожное и уставилась на старшего инспектора своими ясными, взыскующими глазами.
–?Это откуда взялось?
–?Существуют разные мнения относительно убитой – осталась ли она тем человеком, которого все знали много лет назад, или же стала другой.
–?С чего вы решили, что она изменилась? – спросила Мирна и откусила от пирожного.
–?Монетка, которую вы нашли в саду. Вы были правы, это из Общества анонимных алкоголиков, и жетончик принадлежал убитой. Она вот уже несколько месяцев как бросила пить. Люди, знавшие ее по АА, говорят о совсем иной женщине, чем та, о которой рассказывала Клара. Не о чуть-чуть изменившейся, а о совершенно другой. Одна – добрая, щедрая, другая – жестокая, коварная.
Мирна нахмурилась. Задумчиво сделала глоток кофе:
–?Мы все меняемся. Только психопаты остаются такими, какие есть.
–?Но что, если это скорее рост, чем изменение? Все равно как обертоны, хотя нота остается неизменной.
–?Или как вариация на тему? – с интересом спросила Мирна. – А на самом деле никаких изменений? – Она задумалась. – Полагаю, так бывает нередко. Большинство людей растут, на самом деле ничуть не меняясь.
–?Большинство. Но некоторые меняются?
–?Некоторые – да, старший инспектор.
Она внимательно посмотрела на него. Знакомое лицо, чисто выбритое. Седеющие волосы чуть вьются у ушей. И глубокий шрам над виском. А ниже – добрые глаза. Она опасалась, что они могут измениться. Что станут жестокими, когда заглянешь в них.
Они не изменились. Как не изменился и он.
Но она не обманывала себя. Может, по внешнему виду этого не скажешь, но он изменился. Тот, кто вышел из той фабрики живым, вышел другим.
–?Люди меняются, когда у них нет выбора. Вопрос стоит так: либо ты умираешь, либо меняешься. Вы говорили про АА. Алкоголики бросают пить, когда достигают самого дна.
–?И что происходит потом?
–?А чего вы ждете после такого падения? – Она посмотрела на него и вдруг поняла. – Как Шалтай-Болтай.
Он слегка кивнул.
–?Когда люди ударяются о дно, – продолжила она, – они могут остаться там и умереть. Такова судьба большинства. А могут попытаться всплыть.
–?Собрать себя по черепкам, как наш друг мистер Шалтай.
–?Ну, ему помогала вся королевская конница и вся королевская рать, – сказала Мирна с шутливой серьезностью. – И даже им не удалось собрать мистера Шалтая.
–?Да, я читал отчет по этому делу, – согласился старший инспектор.
–?И потом, даже если бы им удалось его собрать, он бы свалился снова. – Она нахмурилась. – Неизменяющийся человек будет снова и снова повторять ту же самую глупость. Так что если просто сложить все черепки, как прежде, не стоит ждать, что жизнь изменится.
–?А другое мнение есть?
Мирна улыбнулась:
–?Вы знаете, что есть. Но это самое трудное. Немногим по плечу сделать это.
–?Измениться, – подхватил Гамаш.
Возможно, в этом и состоит смысл Шалтая-Болтая. Его и не нужно собирать. Ему нужно измениться. В конце концов, сидение на стене всегда опасное занятие.
