Глава 27
28 апреля 1824 года
Гласс очнулся лицом вниз на грубом деревянном полу. Голова раскалывалась от боли, вокруг царил мрак, пахло плесенью. Он попытался перевернуться и стукнулся о стену. Из узкого отверстия в двери сочился свет.
Гауптвахта форта Аткинсон состояла из большой арестантской, где держали пьяниц и прочих обычных нарушителей, и двух деревянных камер. Судя по звукам, в арестантской сейчас сидели трое или четверо.
Глассу вдруг показалось, что стены камеры сдвигаются, как в бочке; он вспомнил сырую клеть на судне и скученную корабельную жизнь, которую когда-то успел возненавидеть. На лбу выступил пот, дышать стало тяжело. Он попытался взять себя в руки, воскресить в памяти простор и свободу – открытые равнины, колыхающееся море трав до самого горизонта, ограниченного только дальними горами.
Счет дням он вел по мелким событиям, составляющим жизнь гауптвахты: утренняя смена караула, хлеб и вода в полдень, смена караула на закате.
Через две недели внешняя дверь заскрипела, впуская поток свежего воздуха.
– Сидеть смирно, вонючие придурки, пока я вам головы не поотрывал! – раздался прокуренный голос, владелец которого шел прямо к камере Гласса.
Звякнули ключи, громыхнул замок. Дверь открылась.
Гласс сощурился от света. На пороге стоял сержант с желтыми шевронами.
– Майор Констебл отдал приказ. Можете уходить. То есть не можете, а должны. Если завтра после полудня вас найдут в форте – откроют дело о краже пистолета и продырявливании рядового Фицджеральда.
После двух недель в темной камере солнечный свет слепил глаза, и когда рядом раздался знакомый голос – «Бонжур, месье Гласс!» – Хью не сразу разглядел полное веснушчатое лицо Кайовы Бразо.
– Какими судьбами вы здесь, Кайова?
– Возвращаюсь из Сент-Луиса, везу лодку с товаром.
– Это вы меня освободили?
– Да. Я немного знаю майора Констебла. А у вас, судя по всему, неприятности.
– Неприятность только в том, что пистолет не пристрелян и пуля ушла вбок.
– Пистолет все равно не ваш. А это, полагаю, принадлежит вам. – Кайова вручил Глассу винтовку.
Кентуккская. Анштадт! Схватив винтовку, Гласс ощутил знакомую тяжесть в руках, оглядел спусковые крючки, заметил свежие царапины на стволе и мелкие буквы у основания приклада – «Дж. Ф.».
Он сжал зубы от ярости.
– А что с Фицджеральдом?
– Майор Констебл вернул его в строй.
– Без наказания?
– Штраф в размере двухмесячного жалованья.
– Двухмесячное жалованье!..
– Ну, у него еще новая дыра в плече. Зато к вам вернулась винтовка.
Кайова испытующе посмотрел на Гласса, вполне понимая все его порывы.
– На всякий случай. Я бы на вашем месте не пытался пускать в дело винтовку на территории этого форта. Майор Констебл очень горд своими юридическими полномочиями и мечтает вменить вам попытку убийства. Он согласился вас выпустить только потому, что я его убедил, будто вы протеже месье Уильяма Эшли.
Они шли по плацу, весенний ветер трепал полковое знамя. Кайова повернулся к Глассу.
– Вы напрасно держитесь дурных мыслей, мой друг.
Гласс остановился и взглянул прямо в лицо французу. Тот пояснил:
– Сочувствую, что вам не выпало встретиться с Фицджеральдом. Однако вы, должно быть, понимаете, что в жизни многие дела остаются незавершенными.
– Не все так просто, Кайова.
– Разумеется. Кто говорит, что все просто? Однако вот что я вам скажу. Не все концы удается связать, не все можно завершить. Играйте с теми картами, какие вам раздали. Не застревайте на недостигнутом.
Они постояли в тишине, нарушаемой лишь звуком трепещущего на ветру знамени.
– Поедемте со мной в форт Бразо, – не отступал Кайова. – Если все пойдет гладко, я сделаю вас партнером.
Гласс покачал головой.
– Спасибо за щедрое предложение, Кайова, но я не из тех, кто сидит на одном месте.
– Тогда что же? Каков ваш план?
– Мне нужно доставить известие в Сент-Луис, для Эшли. Что дальше – не знаю. – Гласс помолчал и добавил: – А кроме того, у меня еще есть дело в здешнем форте.
После долгого молчания Кайова тихо сказал:
– Il n’est pire sourd que celui qui ne veut pas entendre. Знаете, что это значит?
Гласс помотал головой.
– Это значит «самые глухие – те, кто не хочет слушать». Неужели вы подались в западные земли только для того, чтобы бегать за мелким вором? Ради минутного наслаждения местью? Вы стоите большего!
Гласс не ответил, и Кайова вздохнул.
– Что ж, если мечтаете умереть на гауптвахте – ваше дело.
Француз повернулся и направился прочь с плаца. Гласс, поколебавшись минуту, последовал за ним.
– Пойдемте выпьем виски, – крикнул через плечо Кайова. – Вы мне расскажете о реках. О Паудер и Платте.
Кайова ссудил Гласса деньгами на припасы и на ночлег в местном аналоге гостиницы – в доме маркитанта, на чердаке. Виски обычно навевало на Гласса сонливость, однако сегодня сон не шел, в голове вертелся путаный клубок мыслей. Найти ответ на вопрос Кайовы все никак не удавалось.
Взяв винтовку, Гласс вышел на плац. Стояла ясная безлунная ночь, на небе сияли мириады звезд. По грубой лестнице Гласс взобрался к частоколу, окружающему форт, и огляделся.
За спиной лежала территория форта, вдоль плаца тянулись казармы. Где-то там сейчас Фицджеральд. Глас вспомнил сотни миль, испытания, опасности – все для того, чтобы найти предателя. А теперь жертва мирно спит в нескольких шагах от него. Неужели уйти и оставить все как есть?
Гласс, отвернувшись от форта, посмотрел за вал, на текущую рядом Миссури.
На речной воде плясали звезды – как след небес на земле. Подняв голову к небу, Гласс принялся высматривать любимые ориентиры – Большую Медведицу и Малую, вечную и неподвижную Полярную звезду. Оглянувшись в поисках Ориона, охотника с разящим мечом, Хью наткнулся на лучистую Вегу, рядом с ней различил созвездие Лебедя. Перекрещенные линии походили на крест, и Гласс вспомнил: Лебедя часто называли Северным Крестом. Стоя в ясной ночи на крепостном валу, Гласс слушал плеск Миссури и думал, откуда берут начало реки и горы, дивился звездному свету и бескрайним небесам, простертым над ним, Глассом, – одиноким странником в мире.
Спустившись наконец с вала, он вернулся к себе. Сон пришел мгновенно.
Глава 28
7 мая 1824 года
Джим Бриджер занес было руку постучать в дверь капитана Генри – и остановился. Капитан не выходил из комнаты уже неделю, с тех самых пор, как индейцы кроу выкрали обратно своих же коней. Даже успешная охота Аллистера Мерфи не заставила капитана нарушить затвор.
Бриджер, поглубже вздохнув, постучал. Внутри что-то зашелестело и вновь воцарилась тишина.
– Капитан!
Тишина. Бриджер, выждав еще немного, отворил дверь.
Генри сидел на корточках над импровизированным столом – доской, положенной на две бочки. Обернутое вокруг плеч одеяло делало его похожим на старика продавца, жмущегося к очагу в мелочной лавке. В одной руке капитан держал перо, в другой лист бумаги, испещренный колонками цифр. Тут и там мелькали кляксы, будто перо, наткнувшись на препятствие, замирало и истекало на бумагу, как кровью, каплей чернил. Пачки бумаги усеивали стол, громоздились на полу.
Бриджер тщетно ждал, пока капитан заговорит или хотя бы взглянет – тот не отрывался от бумаг. Наконец Генри поднял голову. Серое от бессонницы лицо, безумный взгляд красных глаз – Бриджер мигом припомнил слухи, будто капитан тронулся рассудком.
– Ты, Бриджер, в цифрах понимаешь?
– Нет, сэр.
– Я тоже. Все надеялся, что я просто не знаю, с какой стороны подступиться. – Капитан вновь воззрился на лист бумаги. – Сижу вот, пересчитываю, и оно каждый раз сходится все к тому же. Так что дело не в арифметике. А в том, что мне не нравится результат.
– Понимаю, капитан.
