– Во всем виноват мой брат. Он живет в Виллидже и однажды в воскресенье повел меня прогуляться по Сохо. Это было в начале семьдесят третьего, когда только-только построили башни Всемирного торгового центра. Было пасмурно, но солнце пыталось пробиться. И там, за Сохо, высилась эта огромная серая башня, как бы шершавая, и когда на нее пали солнечные лучи, ее структура тут же изменилась. Это было волшебное зрелище. Тогда-то я и решила, что обязательно перееду в Нью-Йорк.
– Я думал, вам не нравится такая архитектура. Интернациональный стиль.
– Как правило, нет. Но в башнях есть что-то особенное. Наверное, дело в поверхности, в игре света.
– Ваш брат женат?
– Нет. Вообще-то, он гей. – Она помедлила. – Родители не знают.
– Должно быть, трудно ему. А вы когда узнали?
– Восемь лет назад. Мы с Мартином очень близки, и он сказал. Это было в шестьдесят девятом, во время Стоунуоллских бунтов[97], после того как полиция прошерстила тот гей-бар в Виллидже. Я еще в школе училась.
– Не пора ли ему признаться родителям?
– Пора, но это будет нелегко. Настоящий удар для папы, потому что Мартин – единственный сын и папа надеется, что он продолжит род. Рано или поздно придется сказать, но лучше вместе со мной. Я понадоблюсь всем. Особенно Мартину, – улыбнулась Мэгги. – Я всегда помогу брату.
Горэм кивнул. В этой симпатичной законнице скрывалось больше, чем казалось на первый взгляд.
– Семья – мощная штука. На мне лежит огромная ответственность за восстановление ее в прежнем виде, но я должен признать, что сам так решил. За отцом такого никогда не водилось. Вам это знакомо?
– Я не чувствую долга перед прошлым, но чувствую долг перед собой. Мама была строга на этот счет. Она вечно твердила, что я могу добиться чего угодно и должна сделать карьеру. Выходи замуж, говорила она, но будь независимой. Она работает учителем.
– А с вашим отцом у нее были трения?
– Нет, они преданы друг другу. Просто она так верит.
– Я знаю много успешных женщин-юристов, но все они ушли с работы, как только появились дети.
– Это не про меня.
– Думаете, что справитесь?
– И совмещу, и справлюсь. Это вопрос веры.
– Может быть трудно.
– Главное, все правильно организовать. Я великий организатор. Но боюсь, жена бизнесмена из меня никакая.
– Тогда выходите за адвоката. Он хоть поймет, чем вы заняты.
– Ни в коем случае, – покачала она головой.
– Почему?
– Конкуренция. В любой отрасли всегда есть конкуренция. Кто-то побеждает, а кто-то проигрывает. Соедините это с браком, – по-моему, получится невыносимо.
– Не собираетесь проигрывать?
– А вы?
– Пожалуй, нет, – признал Горэм. – И каков же ваш план?
– Плана нет. Надеюсь встретить Моего Мистера. Того, кто считает жизнь приключением. Того, кто хочет расти – профессионально и личностно.
Горэм немного подумал. Эта законница та еще заноза.
– А что вы скажете о моем друге Хуане? По-моему, вам не очень понравился его спич о «Молодых лордах» и «Пантерах».
– Нет, я лишь обдумывала его слова. На самом деле он просто блеск.
Горэм кивнул. Он знал в Нью-Йорке множество женщин, мечтавших об успешной карьере, но Мэгги привлекала его не только умом и решительностью, но и сердечностью. За осмотрительностью юриста он различил и вольный дух.
Они сидели в непринужденном молчании, когда зазвонил телефон.
– Привет, Горэм! – Это был Хуан. – Видел, что творится?
– Ты про что?
– Наверное, на Парк-авеню царят мир и спокойствие.
– Абсолютные.
– Ну так и сиди дома, старина. Я, между прочим, выяснил, что стряслось. Молния повредила электрораспределительную сеть, и свет есть в Нью-Джерси, но все пять боро почти полностью вырубило. В Эль-Баррио накаляются страсти, и если электричество не дадут в ближайшее время, то в Гарлеме будет веселая ночь. В один магазин уже вломились прямо у меня на глазах.
– Ты хочешь сказать, что будут грабежи?
– Конечно будут! В магазинах полно всякой заманчивой всячины, и никому не видно, что происходит. – Судя по тону, он чуть ли не ликовал. – Горэм, с кучей детей и без денег ты тоже будешь грабить. Короче, я просто хотел посоветовать тебе сидеть дома. Судя по развитию событий, может накрыть и центр.
– А ты что собираешься делать?
– Наверное, выйду и посмотрю. Но для меня это родная территория, если ты понимаешь, о чем я.
– Хуан, держись от греха подальше.
– Не волнуйся, Горэм, так и сделаю.
Горэм положил трубку и пересказал Мэгги содержание разговора.
– Наверное, вам лучше остаться, – сказал он. – У меня есть свободная спальня.
Она наградила его циничным взглядом:
– Хорошая попытка.
В обычном случае он мог бы предпринять какие-нибудь осторожные действия и посмотреть, чем обернется вечер. Он уже всерьез заинтересовался Мэгги, но час еще не пробил.
– Нет, – произнес он тихо. – Мне нравится ваше общество, Мэгги, но я не делал никакой попытки. Если я что и задумал, то лишь проводить вас до дому чуть погодя. Хуан считает, что снаружи опасно, и я не собираюсь рисковать.
– Хорошо. Очень любезно с вашей стороны.
Они еще немного поговорили. Горэм спросил, можно ли будет ей позвонить, и Мэгги продиктовала номер. Затем он сказал, что пора идти. Перед выходом позвонил Хуану, чтобы узнать последние новости, но тот не ответил.
Такси на Парк-авеню не нашлось, и они направились к Восемьдесят шестой. Вокруг было темно и тихо, но слабое свечение вдалеке намекало на пожары. Шли молча, но на Восемьдесят четвертой Мэгги подала голос:
– О чем-то задумались?
– Ерунда. Всякие глупости.
– Дайте мне угадать. Вы разволновались, когда Хуан не взял трубку.
Он повернулся к ней в темноте. Лица не различил.
– Если честно, то да. И это бред. Он знает Эль-Баррио как свои пять пальцев.
– Где он живет?
– На углу Девяносто шестой и Лексингтон-авеню. Вообще-то, там есть консьерж.
– Вы ведь туда и пойдете, когда проводите меня?
– Не спорю, подумываю об этом.
– Значит, вместе и сходим. – Она взяла его под руку.
– Вам нельзя.
– Вы меня не удержите.
Он удивленно посмотрел на нее:
– Вы странная женщина, мисс О’Доннелл.
– Да уж поверьте.
Когда они достигли перекрестка на Девяносто шестой улице, им открылась немалая часть латиноамериканского Гарлема. На улицах наступило временное затишье, но кое-где горели костры. Они быстро приблизились к дому Хуана. Дверь была закрыта, но консьерж отворил им, посветив фонариком, и Горэм объяснил, зачем пришел.
– Мистер Кампос больше не выходил, сэр, это я знаю точно. – (Горэм облегченно вздохнул.) – Вы уже бывали у него? – спросил консьерж, и Горэм ответил, что да. – В таком случае, – консьерж, очевидно, счел Горэма и Мэгги достаточно приличными людьми, – я могу подсказать, что кое-кто из жильцов поднялся на крышу. Он может быть там. Селектор не работает, но я могу набрать его номер – вдруг уже вернулся.
На этот раз Хуан ответил. Он крайне удивился приходу Горэма:
– А я-то думал, ты развлекаешься с рыжей милашкой!
– Она со мной.
– Хотите на крышу? Нас там целая толпа, и пиво есть. Вам придется подняться на дюжину этажей.
Горэм передал приглашение Мэгги.
– Принято, – сказала она.
На крыше было полно людей. Хорошо просматривались Гарлем и часть далекого Бруклина на востоке; там и там полыхал огонь.
Ночную тишину разрезала пожарная сирена. Немного позже с Лексингтон донесся визг шин, сопроводившийся звоном стекла, как будто протаранили витрину.
– Супермаркет, – хладнокровно изрек Хуан. Повернувшись к Мэгги, он добавил: – Эль-Баррио. Мои ребята.
Они потягивали пиво и смотрели на пламя, расползавшееся в жаркой и душной ночи. Спустя какое-то время в Бруклине вспыхнул крупный пожар. Прошло полчаса, но он все усиливался.
– Кварталов двадцать захватил, – прикинул Горэм.
97
Первая акция сексуальных меньшинств как политической силы, когда их группы оказали сопротивление полиции у гей-бара на Кристофер-стрит.
