Том подходит к ней и примирительно произносит:
– Прости меня, милая, я был неправ.
Она недовольно отворачивается, а он смотрит на меня.
– Ты знаешь, что я старался. Я был тебе хорошим мужем, Рейч. Я многое сносил – и твое пьянство, и депрессию. Я очень долго терпел, прежде чем сдался.
– Ты лгал мне! – говорю я, и он удивленно ко мне поворачивается. – Ты говорил, что во всем виновата только я. Ты заставил меня поверить в собственную ничтожность. Ты видел, как я мучаюсь, ты…
Он пожимает плечами:
– Ты представляешь, какой ты стала неинтересной, Рейчел? Какой некрасивой? Слишком расстроенной, чтобы вылезти из кровати утром, слишком уставшей, чтобы принять душ или вымыть свои гребаные волосы. Господи! Неудивительно, что я потерял терпение, разве нет? Неудивительно, что я стал искать утешения на стороне. Ты сама во всем виновата, и никто другой.
Он поворачивается к Анне, и выражение его лица меняется.
– Анна, с тобой все было по-другому, клянусь! Та интрижка с Меган была… просто маленьким развлечением. И ничем больше. Признаю, что гордиться тут нечем, но мне просто нужна была разрядка. Вот и все. Там не было и не могло быть ничего серьезного. Та связь никак не должна была отразиться на нас и нашей семье. Пожалуйста, пойми это.
– Ты… – произносит Анна, но не находит слов.
Том кладет ей руку на плечо.
– Что, милая?
– Ты привел ее ухаживать за Эви! – цедит она сквозь зубы. – Ты трахал ее, когда она была здесь? Когда она присматривала за нашей малышкой?
Он убирает руку, и на его лице появляется выражение глубокого раскаяния и стыда.
– Это было ужасно. Я думал… я думал, что… Если честно, я не знаю, что думал. Наверное, вообще не думал. Это было неправильно. Я очень виноват.
Потом маска на его лице снова меняется, и теперь оно выражает простодушную наивность и мольбу.
– Я тогда ничего не знал, Анна. Ты должна мне поверить, что я понятия не имел, кто она на самом деле.
Я ничего не знал о ребенке, которого она убила. Я бы ни за что и близко не подпустил ее к Эви, если бы знал. Ты должна мне поверить.
Анна вдруг вскакивает так резко, что опрокидывает стул, на котором сидела, он с грохотом падает и будит малютку.
– Дай ее мне! – говорит Анна, протягивая руки.
Том пятится назад.
– Ну же, Том! Дай ее мне! Дай ее мне!
Но он не отдает и отходит в сторону, качая ребенка и что-то ей нашептывая, и Эви в конце концов успокаивается. Но тут с Анной случается истерика. Она переходит на крик, и сначала еще можно разобрать требования дать ей ребенка, а потом слышится только вой, полный боли и муки. Эви тоже зашлась в крике. Том старается успокоить ребенка и не обращает внимания на Анну, поэтому заняться ею приходится мне.
Я выволакиваю ее в сад и произношу ей на ухо быстро и настойчиво:
– Ты должна успокоиться, Анна. Ты меня понимаешь? Мне надо, чтобы ты успокоилась. Ты должна заговорить с ним, отвлечь его на минутку, пока я позвоню в полицию. Это понятно?
Она мотает головой и не может остановиться. Потом хватает меня за руку, больно впиваясь в нее ногтями.
– Как он мог?!
– Анна! Послушай! Ты должна его отвлечь на минутку.
Наконец ее взгляд становится осмысленным, и она кивает:
– Хорошо.
– Просто… ну, не знаю. Сделай так, чтобы он отошел от двери и не смотрел сюда.
Она возвращается в дом. Я делаю глубокий вдох и отхожу от двери в глубь сада. Недалеко, на лужайку. Потом оборачиваюсь посмотреть. Они все еще на кухне. Я иду чуть дальше. Начинает дуть ветерок – скоро станет жарко. Над землей парят стрижи, в воздухе чувствуется запах приближающейся грозы. Я люблю этот запах.
Я лезу в задний карман и достаю телефон. Руки у меня дрожат, и мне никак не удается разблокировать клавиатуру – я нажимаю на нужные кнопки только с третьей попытки. Я решаю позвонить сержанту Райли, которая меня знает. Прокручиваю список телефонов, но никак не могу ее найти, поэтому сдаюсь и просто набираю три девятки. Я как раз нажимаю на вторую девятку, когда вдруг удар ногой в поясницу опрокидывает меня на траву. Я задыхаюсь, телефон вылетает у меня из рук, и он забирает его, прежде чем я успеваю подняться на колени.
– Ну же, Рейч, – говорит он и, подхватив меня под руку, легко поднимает на ноги. – Давай не будем делать глупостей.
Он ведет меня в дом, и я не сопротивляюсь, понимая, что это бесполезно и сбежать от него тут некуда. Он заталкивает меня в дом, закрывает стеклянную дверь и запирает ее. Ключи бросает на стол. Анна стоит рядом и смотрит на меня с едва заметной улыбкой. Я спрашиваю себя, не она ли сообщила Тому, что я собираюсь звонить в полицию.
Анна готовит обед для дочери и ставит чайник, чтобы напоить всех нас чаем. Столь причудливая пародия на заурядность происходящего выглядит настолько убедительно, что мне кажется, будто я могу просто вежливо попрощаться, пройти через комнату и оказаться в безопасности улицы. Это так заманчиво, что я действительно делаю несколько шагов к двери, но на пути у меня возникает Том. Он кладет руку мне на плечо, сдвигает ее к шее и слегка сжимает пальцы.
– И что мне с тобой делать, Рейч?
Меган
Суббота, 13 июля 2013 года
Вечер
Только оказавшись в машине, я замечаю, что рука у него в крови.
– Ты поранился, – говорю я.
Он не отвечает, вцепившись в руль с такой силой, что побелели костяшки.
– Том, ты должен меня выслушать, – продолжаю я, стараясь говорить примирительным тоном и вести себя как взрослый человек, хотя, наверное, время для этого уже прошло. – Извини, что я тебе досаждаю, но действительно! Ты же просто исчез! Ты…
– Все нормально, – говорит он мягко. – Я не… меня вывело из себя другое. Ты тут ни при чем.
Он поворачивается ко мне и пытается улыбнуться, но улыбка не получается.
– Проблемы с моей бывшей, – объясняет он. – Сама знаешь, как это бывает.
– А что у тебя с рукой? – спрашиваю я.
– Проблемы с моей бывшей, – снова повторяет он, но уже со злостью. Оставшийся путь до Корли-Вуд мы проделали молча.
Мы заехали на стоянку и припарковались в самом конце. Мы тут бывали раньше. Вечерами сюда редко кто заглядывает – иногда можно встретить подростков с пивом, вот, пожалуй, и все. Сегодня мы здесь одни.
Том выключает двигатель и поворачивается ко мне.
– Ладно. Так о чем ты хотела поговорить?
Он еще не остыл, но уже начинает успокаиваться и не кипит от злости. И все же мне не очень хочется находиться в замкнутом пространстве с рассерженным мужчиной, и я предлагаю прогуляться. Он закатывает глаза и тяжело вздыхает, но соглашается.
На улице по-прежнему тепло. Под деревьями роятся мошки, сквозь листву пробиваются солнечные лучи, заливая тропинку каким-то подземным светом. Над головами о чем-то сердито кричат сороки.
Мы молча идем по тропинке: я впереди, Том в нескольких шагах позади. Я думаю, как сказать об этом, какие слова подобрать. Я не хочу осложнять все еще больше. Мне приходится постоянно себе напоминать, что я хочу поступить правильно.
Я останавливаюсь и поворачиваюсь к нему – Том стоит совсем близко. Он кладет руки мне на бедра.
– Здесь? – спрашивает он. – Ты этого хочешь? – На его лице равнодушие.
– Нет, – говорю я, отстраняясь. – Не этого.
Тропинка здесь спускается вниз. Я немного замедляю шаг, он тоже.
– Тогда чего?
Я делаю глубокий вздох. Горло все еще болит.
– Я беременна.
Никакой реакции. На его лице не отразилось абсолютно ничего. Как будто я сказала, что по пути домой мне надо заскочить в магазин или что записалась к дантисту.
– Поздравляю, – наконец произносит он.
Еще один глубокий вздох.
– Я говорю об этом потому… потому, что не исключено, что этот ребенок твой.
Он долго смотрит на меня, а потом начинает смеяться.
– Правда? Какой же я счастливчик! И что теперь? Мы должны сбежать? Втроем? Ты, я и малютка? И куда же? В Испанию?
