Мы снова полежали, как тогда в ординаторской, испытывая состояние опьянения и легкости. Ольга лежала на мне, не выпуская моего утенка из себя, слегка вздрагивая, и гладила мое лицо, шею и плечи. Наконец мой утенок обессиленно сложил крылышки, опустил клюв и выпал из гнезда. Ольга осторожно сползла с меня, легла рядом, а затем протянула руку и вернула ее назад с маленьким пушистым розовым полотенечком, которое она аккуратно положила между бедер, после чего плотно свела бедра и изящно переплела ноги между собой.
- Как ты думаешь, Оля, кто у нас с тобой родится, мальчик или девочка? Ольга глубоко вздохнула, затем хмыкнула и озадаченно посмотрела на меня:
- Вообще-то, пока никто. Я же тебе объяснила, что сегодня у нас с тобой только репетиция. У меня сегодня абсолютно безопасный день: завтра должны месячные придти. Ну а дальше, если ты не передумаешь, можно будет когда-нибудь повторить. Ольга взъерошила мои волосы, игриво куснула меня за нос и встала, удерживая ладошкой полотенце между покачивающихся бедер, открыла шкаф и вынула оттуда китайский шелковый халатик, весь в ажурных драконах и каких-то необыкновенных рыбах с человеческими глазами. Ольга надела халатик, завязала длинный шелковый пояс, и подождав, пока я оденусь, отперла крючок. Мы вышли в коридор. На кухне никого не было. Во всей квартире никого не было, кроме нас. Ольгина мать, видимо, ушла к Николаю молить его о прощении.
Мы с Ольгой постояли под душем, нам вдвоем было очень тесно стоять в небольшой ванне, особенно учитывая мои немаленькие габариты, что все же не помешало нам изласкать и излизать друг друга, стоя под струей теплой воды, пока у нас не заболели губы и языки. На моей груди, плечах, спине и даже на бедрах и на ягодицах остались следы Ольгиных зубов, которые она в экстазе погружала в меня иногда даже чуть сильнее, чем мне хотелось бы. После водных процедур и взаимного эротического массажа мой бедняга утенок висел как охотничий трофей и уже не думал поднимать клюва. Ольгина киска тоже получила все, что хотела. Мы кое-как втащились на кухню, вскипятили чайник и заварили себе по пакетику чая. Ольга сидела на том самом табурете, где еще недавно сидела ее мать, и я вдруг подумал, что счастье иногда играет с людьми ужасно злую шутку. Например, в этой маленькой квартире мать и дочь не могли быть счастливы одновременно. Когда мы поднимались в лифте, Ольгина мать была еще счастлива со своим Николаем. А теперь счастлива Ольга, но несчастна ее мать.
- Сама виновата! - грубовато сказала Ольга, перехватив мой выразительный взгляд на табурет - Мужчину в любом возрасте надо выбирать осмотрительно. А она влюбилась как дура в этого жлоба, и он ей крутит как хочет. Пока он меня не трогал, я терпела. Ну, если бы он меня просто обворовал, я могла бы еще простить. Но он после этого еще и использовал мою собственную мать как орудие, чтобы избавиться от меня. Хотел выкинуть меня из моего же дома, как ссаный мешок! Мать у меня - влюбчивая старушка, я в нее пошла. Но все равно я не могу понять, как она, после того, как он набил ей лицо, согласилась вызвать психовоз и сдать меня своими руками… Нет, мамке я мстить, конечно, не буду, я надеюсь, что она одумается, а уж вот ее Ромео я доставлю несколько очень неприятных минут!
- Оля, что ты собираешься делать?
- Алеша, я же сказала - это сугубо мои проблемы!
- Оля, обещай мне, что ты этого жлоба не будешь увечишь! Обещаешь? Ты же не хочешь, чтобы тебя положили на принудлечение? Ольга открыла рот, набрала воздуха, и кажется, собралась сказать что-то резкое, но вдруг легко выдохнула, и в ее глазах загорелись какие-то дьявольские искры:
- Хорошо! Обещаю, Алешенька. Клянусь, я его даже пальцем не трону! Тебя это устроит?
- Вполне. - ответил я.
Меня вполне устроило это обещание, но мне не давали покоя эти бесенята в Ольгиных глазах, которые, впрочем, быстро пропали.
- Значит, если я его не трону, ты не будешь на меня в претензии?
- Конечно нет, Оля. Да ты пойми, я прежде всего за тебя боюсь!
- А ты не бойся. Кто боится, того всегда бьют. Ладно, мы еще об этом поговорим когда-нибудь.
Я переписал данные с Колюниного паспорта себе в записную книжку, чтобы внести дополнительные данные в историю болезни и восстановить истину. Мы поговорили с Ольгой о ее планах на жизнь, и она сказала, что пока не планирует уходить из овощного магазина.
- Руки, конечно, в грязи, зато моей голове там комфортнее, а голова у меня теперь - самое слабое место. Там ей напрягаться не надо, перед начальством тоже выслуживаться не надо, а руки можно после работы помыть и на ночь кремом помазать.
- Оля, а ты точно мать не тронешь, если она придет и начнет скандалить?
- Во-первых, не трону, а во-вторых - не начнет. Николай об нее уже ноги вытер, так что теперь она придет вся в растрепанных чувствах, и ей будет не до скандала. Выпьет своих успокоительных таблеток и спать ляжет. Он ведь уже не первый раз об нее ноги вытирает. И каждый раз она приходит чуть живая, пьет свой элениум горстями, потому час рыдает, а потом ложится и спит как сурок.
- Не больно-то ты ее любишь!
- Это у нас с ней взаимно. Ладно, Алеша, поздно уже, мне бы в комнате убраться и что-нибудь приготовить на обед. Мы с матерью раздельно питаемся, у нас даже полки поделены в холодильнике.
Да, не все дети живут с родителями душа в душу, как я! Жаль, что у Ольги не сложились отношения с матерью.
Ольга проводила меня до лифта, и пока он поднимался, долго и пристально смотрела мне в глаза, как будто пытаясь рассмотреть что-то в глубине моих мыслей. Лифт со стуком причалил к этажу. Ольга привстала на цыпочки, я нагнулся, и она нежно пощекотала языком мои веки и ресницы, коротко поцеловала в губы, как всегда в самый краешек, и сама закрыла за мной дверь старинного лифта.
Я поймал себя на том, что был почти рад тому, что пришла пора расставаться. Как ни хорошо мне было с Ольгой, все же я так привык оставаться на какое-то время с собой наедине, что даже любимая женщина не могла сразу изменить эту мою многолетнюю привычку.
15. История профессора Шура-Бура.
Придя домой, я уселся на свой собственный диван, и по своему всегдашнему обыкновению глубоко задумался. Я снова и снова вспоминал недавно пережитое мной ощущение подступающей смерти, и неожиданно в моем мозгу родилась странная аллегория: физическое тело человека должно отдать семя, родить новую жизнь и после этого умереть. Мозг, в идеале, должен породить идею, которая переживет этот мозг, вызвавший ее к жизни, на многие века. После рождения идеи мозг тоже может позволить себе умереть. Может быть, это ощущение смерти на высоте оргазма, которое я испытал перед тем как с неистовой силой бросить в Ольгу свое семя, может быть это ощущение не случайно, а имеет специальное значение, то есть каким-то образом информирует 'жировое тело' о выполнении одной из глобальных жизненных задач, порождении новой жизни, продлении и усовершенствовании рода? Информирует для чего? Скорее всего для того, чтобы подготовить 'жировое тело' человека к восприятию настоящей смерти - физической, а не условной, аллегорической. Возможно, жуткий характер старых дев, вошедший в эпос различных народов, как раз и объясняется тем, что они не прошли через оргазм и родовые муки, и поэтому их души, не подготовленные к смерти, не защищенные от нее щитом новой жизни, которую они успели произвести на свет, кривятся, опаляемые ее подступающим дыханием, как березовая кора в костре…
Мне вдруг вспомнилось стихотворение Роберта Бернса в переводе Маршака:
Прикрытый лаврами разбой, И сухопутный и морской, Не стоит славословья. Готов я жизнь отдать свою В том жизнетворческом бою, Что мы зовем любовью!
Есть в этом стихотворении большая жизненная правда, насчет отданной жизни. Многие мужчины умирали или получали инфаркты и инсульты во время неистовых занятий любовью, которое требует наивысшего напряжения душевных и физических сил. Физиологи измерили пульс и артериальное давление в различные моменты полового акта и обнаружили, что они могут достигать предельных и даже запредельных величин. Плюс сильнейшее эмоциональное напряжение, плюс вегетативная и гормональная буря в организме. Не зря в наивысшей точке оргазма иногда приходит ощущение, подобное подступающей смерти. Я испытал это чувство перед самым моментом взрыва семяизвержения, и Ольга прочла это в моих глазах.
