'Совесть пассажира - лучший контролер!'
Нет -*не катил* этот казенный продукт в массы, потому что был он явно не того разлива. Им прикрывались, с его помощью расправлялись с неугодными, подсиживали, сживали со света, делали карьеру. Но для домашнего потребления шли совсем другие напитки:
'Дают - бери, бьют - беги.'
'Наглость - второе счастье.'
'Хочешь жить - умей вертеться'
'Работа - не хуй, она и год простоит.'
'Без пиздюлей как без пряничков.'
'На хитрую жопу есть хуй с резьбой'
'Не бери в голову, бери в карман и в плечи.'
'Бей своих, чтоб чужие боялись.'
Ну и разумеется, наидревнейший и наиглавнейший русский жизненный принцип:
*_'НЕ НАЕБЕШЬ - НЕ ПРОЖИВЕШЬ!'_***
Этот принцип язвительно дополнялся научно-практической рекомендацией:
'Обернись вокруг себя - не ебет ли кто тебя.'
Вот по этим волчьим принципам, а не по советской сучьей морали, жил пролетариат в поселке Приокский на рабочей окраине города Рязани, где я просуществовал большую часть своей жизни. По этим принципам жил народ во всей необъятной нашей стране. Я видел эту омерзительную скотскую жизнь, я ненавидел этот пролетариат всей душой, сколько себя помню, и никогда не мог понять, как этот сраный недопиздок Маркс мог додуматься до такого идиотизма: что эти вечно пьяные или похмельные, животно жестокие, примитивные и беспринципные люди могут стоять в авангарде человеческого прогресса. До такой дикой нелепицы мог дотумкать только фанатичный выродок еврейского народа. Удивительный все же народ - мои соплеменники! И выродки у него тоже удивительные.
В школьные годы я был нежным еврейским ребенком, ходил в музыкальную школу, играл на пианино Моцарта и Гайдна, и от всего грубого, вульгарного, пролетарского, меня тошнило и корежило. Больше всего меня корежило от матерщины. Может показаться странным, но в детстве я не выносил мата, и особенно ранило мои уши слово 'пизда'. Пизду я в детстве очень не любил и всегда избегал о ней думать, даже когда одноклассники показывали мне фотографии и рисунки этой культовой части тела. На этих фотографиях почти всегда фигурировала лохматая косматая пиздища исполинских размеров, величественная и страшная как древний языческий бог. Я смутно и боязливо сглатывал слюну от неясных зловещих ассоциаций с чем-то хорошо известным, только не мог понять с чем. Но однажды пришло неожиданное прозрение. Во всех классных комнатах нашей школы висели портреты вождей, и в один прекрасный день до меня дошло, что мохнатая кучерявая борода Маркса на этих портретах напоминает огромную, лохматую, взмыленную пизду. С тех пор я избегал смотреть на портреты вождей. Если я все же случайно натыкался взглядом на похабную марксову бородищу, я с отвращением отводил глаза прочь и думал горестно и злобно: 'Пизда! Опять на стене висит*ПИЗДА*! Блядь, еб твою мать! Пизда! Нигде от нее не скрыться! Всюду пизда… Ебаный пупок, как же заебала меня эта пизда!'
Вот так борода основателя бессмертного, единственно верного учения о руководящей роли класса- гегемона приучила меня сперва думать матерные слова, а потом и ругаться ими же. Если бы Маркс пользовался услугами брадобрея, я бы никогда не начал ругаться матом, клянусь бородой пророка. Правда, с той далекой поры прошла бездна времени, и я уже очень давно матом не ругаюсь, а просто на нем разговариваю.
И партийные 'блатные', и уголовные 'блатные' не любили евреев. Если официальная, 'водочная' мораль была мне просто неприятна своей навязчивостью, громогласностью в сорок убойных градусов и скудостью идей, то 'самогонная' уголовная мораль, дополнявшая ее до логического целого, внушала мне непреодолимый ужас. Пытаясь заглушить страх перед вонючей 'самогонной' моралью, я долгое время переступал через себя и боролся с ней, используя также ненавистную мне мораль официальную. То есть, когда меня в очередной раз обзывали 'жидом' или 'евреем' в моей богатой антисемитскими традициями школе, я становился в позу и доказывал обозвавшему, что он не комсомолец, а дерьмо собачье, и что с такими неидейными, отсталыми комсомольцами мы коммунизма никогда не построим. Так же я поступал позже и в институте. Но когда ебаная перестройка смела ко всем ебеням пролетарский интернационализм и прочую блядскую поебень, и в том числе такую пиздатую хохму как 'новая историческая общность людей под названием 'советский народ', я потерял единственное оружие в борьбе с уголовно-патриотической 'самогонной моралью', которую узнаю ежечасно даже по Интернету, даже из Америки. Узнаю и ненавижу смертельно, по сей день.
Отмена сразу двух важнейших монополий в зоне экономического и нравственного неблагополучия привела к тому, что 'самогонная мораль' вылезла из-под полы и превратилась в почти официальный продукт - в паленую водку 'правильных понятий' бандитского капитализма. Эта 'паленая мораль' пробралась на витрину общественной жизни и начала в гордом одиночестве править бывшими советскими людьми, и до сих пор единолично царствует в стране с непонятным мне названием 'Российская Федерация'.
Теперь-то я хорошо понимаю, что никакая это не Россия и никакая не педерация, а натуральная*/зона/*, победившая в одной отдельно взятой стране. А тогда я этого еще не понимал, потому что ни дня не жил за границей и не знал, что такое нормальная страна. Но я чувствовал эту зону кожей, и мне стало чрезвычайно неуютно в этой зоне, с победившей уголовной моралью, на фоне резко усилившегося антисемитизма, который всегда был неотъемлемой частью пролетарского уголовного сознания. Если в советские времена я еще как-то находил силы убеждать себя и других, что все мы советские люди, строящие коммунизм в едином порыве, и что про пятую графу паспорта надо скорее забыть, то в послеперестроечные времена стало ясно, что я теперь и не советский, и не русский, и вообще никакой. Евреем я себя не чувствовал - мне всю жизнь не давали им себя почувствовать - поэтому я почувствовал себя в этой стране чем-то типа таракана в чужой квартире. Таракан ни капли не виноват, что родился тараканом, а не сверчком, не соловьем, или хотя бы носорогом. Но никого это не волнует. Тараканов принято травить - и все тут. Антисемитизм и травля тараканов - это глубокие и древние традиции, не имеющие никакого рационального объяснения. В Канаде такой традиции нет. Там никогда не травят тараканов. Канадцы их почитают за домашних животных и никогда не обижают. В Советском Союзе обижали и тараканов, и евреев, и много кого еще - всех не перечислить. Единственный способ для таракана уцелеть и избежать травли - это вовремя удрать из вражеской квартиры. В Израиль я удирать не хотел. Израиль - это тот же Брайтон, только с арабами вместо негров. Израиль - это такое же гетто для евреев, маленький еврейский тараканник, расположенный на крохотном клочке пустыни, притиснутой к соленому морю, да и тот яростно оспаривают у него злоебучие арабы. В этом своем сионистском гетто евреи разговаривают на лабораторно-искусственном языке, который сварганил полоумный Бен Иегуда - на языке, который больше никто в мире не понимает, - и тем самым напрочь отделяют себя от мировой культуры. В гетто я не живу принципиально, не важно как оно называется, Брайтон или Израиль. Лабораторных экспериментов над людьми мне по уши хватило в ебаном совке. Достаточно сказать, что мне по сию пору приходится писать по-русски не для нормальных людей, а для таких вот как ты уродов. Для отдаленного, никем не предусмотренного продукта жутких экспериментов над людьми. Для обитателя огромного постсоветского гетто, для тебя, мой читатель. Разумеется, с такими настроениями кроме США мне податься было некуда, и то что я оказался именно в США, вполне логично.
Ты спросишь теперь, читатель, а испытываю ли я ну хоть какие-то теплые чувства к покинутой стране, в столице которой я некогда родился? Как-никак, скажешь ты, а все же эта страна дала тебе бесплатное среднее и высшее образование, духовный багаж, широту мировоззрения, умение понимать книги и людей, глубоко вникать в жизнь, и много чего еще. Ага, щаззз… испытываю…- вот хуй тебе огромный! Бесплатным мое образование было только потому, что деньги на мое обучение были украдены ебаным советским
