Я направлялся из Кремля в свою школу, где сегодня после обеда должен был прочитать свою очередную лекцию. Настроение было отличным, несмотря на Великий пост, к которому я за эти годы так и не мог привыкнуть. Вчера я первый раз после ранения был у своих воспитанников, и тот прогресс, который они показали за это время, меня обрадовал. Главное, что они начали писать, пусть и с ошибками, медленно, – но все придет со временем. У меня же, собственно, ничего нового не случилось, еще две недели после крещения сына и царского пира я проболел: посещение дворца дало себя знать. Несмотря на то что мне была оказана честь усесться за стол гораздо ближе к царю, и тот даже уделил мне несколько слов, здоровью от этого легче не стало, в палатах было натоплено, но от постоянного хождения по ногам гуляли сквозняки, и к окончанию пира я почувствовал себя хуже. Но ушел еще на своих ногах, а ночью поднялась температура и начался озноб. Слава богу, на этих симптомах все и закончилось, но почти две недели пришлось вновь просидеть дома.
Кузьма за это время несколько раз навещал меня и показал спицы к аппарату Илизарова, которые они наконец смогли выковать.
– Сергий Аникитович, ты как-то говорил, что знаешь хитрый способ золочения, – начал он свой разговор. – Может, расскажешь, что делать надо?
Я вспомнил свое неосмотрительное замечание по этому поводу, когда я думал, что можно попробовать гальванический метод покрытия. Но сейчас мне было не до этого.
– А давай, Кузьма, первые спицы покроем амальгамой золотой огневым золочением, – предложил я. – Знаешь ли, как это делается?
Когда я это говорил, подумал, что ртути в этих спицах после прогрева будет мизер, притом она находится в другом химическом состоянии и особого вреда пациенту не принесет. Зато не надо мне заниматься гальваническими элементами, на которые пока нет ни времени, ни здоровья, хотя все равно придется это делать, ибо как получить титан для подобных изделий, я не имею ни малейшего представления.
Мастер обиженно посмотрел на меня.
– Сергий Аникитович, так я это еще несколько лет назад все выучил, помню, как сегодня это было, хозяин-то мой, учитель первый, в основном этим и занимался. Сделаю все в лучшем виде, не сомневайся.
Так что через неделю я смотрел на спицы, которые, пока их не брали в руки, производили впечатление полностью золотых. И теперь мне оставалось только решиться на операцию у Никиты Алтуфьева. Но решимости мне пока не хватало, каждый раз, когда я вспоминал о своем обещании школяру, у меня перед глазами вставали возможные осложнения операции.
Когда мы почти подъехали к монастырю, мои мысли были прерваны суетой, возникшей впереди, в ногах у охраны валялся какой-то дьяк: мои вои после покушения особо не миндальничали и все попытки добраться до меня пресекали жестко. Но тут я узнал в дьяке отца Никиты и проехал вперед, чтобы успеть удержать стрельца от удара кнутом.
Старший Алтуфьев, увидев меня, громко закричал:
– Сергий Аникитович, к ногам твоим припадаю, Христом Богом прошу, помоги сыну моему.
– Так, Акинф, разве я не обещал помочь? Но погодить еще надо. Не все готово у меня для дела этого.
– Так, Сергий Аникитович, ты же не знаешь ничего. Вчера вечером сын мой упал с лестницы и свою увечную ногу поломал. Твой лекарь смотрел и сказал, что скорее всего отрезать ногу надо, иначе дело худо будет. Одна надежа на тебя – ты же сам говорил, что есть возможность исправить увечье.
– Говорил, признаю и от слов своих не отказываюсь, но прежде надо мне все самому посмотреть, тогда и скажу, что делать будем, может, и вправду ногу отрезать придется, – озабоченно сказал я и въехал в открытые монастырские ворота.
«Да уж, рентгена, к сожалению, никакими руками не заменить», – думал я, осматривая сломанную ногу своего школяра. Тот лежал вытянувшись как струна и только скрипел зубами, стараясь не кричать при моем осторожном ощупывании. Как ни странно, но выраженного смещения костных отломков не было, хотя большеберцовая кость была сломана в средней трети. По-видимому, в большей степени из-за того, что малоберцовая кость осталась целой.
Я посмотрел в напряженное лицо Никиты и сказал:
– Ну что же, у тебя две возможности – или мы накладываем гипс и все заживает, как есть, притом не даю шансов, что не будет хуже, чем было. А вторая возможность – это наложение аппарата. Но здесь могут быть различные осложнения, их гораздо больше, чем при накладывании гипса. Вот здесь отец твой стоит, давайте решайте, что делать будете.
Но школяр даже не обратил внимания на мои слова и упрямо прошептал:
– Сергий Аникитович, я давно уже решил: лучше пусть умру я после операции, уповая на Господа, чем без всякой надежды на лучшее буду здесь исцеления ожидать.
– Ну что же, – сказал я окружающим, – сегодня лекция отменяется, готовьте операционную, и отправь гонца домой, – обратился я уже к Кошкарову. – Пусть Кузьму привезут, с его изделием последним, для исправления костей предназначенным.
Пока суд да дело, в операционной началась суета. За время моей болезни ею практически не пользовались и принимали всех страждущих в монастырских помещениях, и поэтому сейчас несколько школяров трудились, вымывая со всех углов двухмесячную пыль. В воздухе запахло формальдегидом и эфиром. Помощник келаря принес охапку восковых свечей. И когда наконец появился мастер, бережно прижимающий к груди пук железяк, завернутых в мешковину, для операции было почти все готово. Все железки были немедленно отмыты и положены в спирт. А на операционный стол под ярко горящий светильник был доставлен Алтуфьев. Несмотря на свою решимость, парень был явно напуган, он крутил головой и разглядывал окружающее. До этого момента в операционной школяры еще не бывали.
Я начал мыться, стараясь не мандражировать, но это получалось плоховато. Все-таки это была хоть и не очень сложная технически манипуляция, но в прошлой жизни я занимался этим совсем немного, до того как полностью ушел в пластику. И теперь надо было вспомнить давно забытые навыки. Мои два ассистента намывались в соседних тазах, и двое сегодня были за медсестер. И вот на лицо Никиты наложена маска, на которую начали капать эфир. В правую руку была поставлена капельница, а на левой стоял аппарат для измерения давления. После множества тренировок для моих учеников это было уже привычным рутинным делом.
Вскоре пациент спал.
Я встал у стола, обработал операционное поле и начал более подробно изучать область перелома. Пока Никита бодрствовал – этого сделать было невозможно из-за болей. Поэтому Георгий и подумал, что имеет место оскольчатый перелом, при котором даже с наложением гипса бывает множество проблем, могущих закончиться ампутацией. Но сейчас я с достаточной долей уверенности убедился, что имеется простой косой перелом большеберцовой кости в средней трети, и пока никаких особых проблем не возникает. В мою протянутую руку был положен скальпель. Я вздохнул, прочитал короткую молитву и приступил к работе.
Создаю небольшой доступ к малоберцовой кости и перепиливаю ее небольшой пилкой. Затем ушиваю ранку, и сразу мне подают дрель со вставленной в нее золотой спицей с пикообразным наконечником. Несколько минут – и метафиз большеберцовой кости пройден, и спица вышла с другой стороны. Вторая спица прошла под девяносто градусов рядом с первой, и вскоре все четыре спицы торчали из ноги. Кузьму, одетого в белый халат, подвели и поставили рядом со мной – на всякий случай, для подсказки. Он был бледен, на лбу крупными каплями выступал пот. Но тем не менее он держался и был готов помочь советом.
Я взял две бронзовые полудуги и соединил их вокруг ноги в кольцо, одновременно вставляя спицы в их крепления. Мне подали гаечный ключ, и процедура натяжения спиц началась. Следом было собрано второе кольцо в области голеностопного сустава, и в нем также натянуты спицы. Затем оба кольца были соединены бронзовыми шпильками и с помощью гаек раздвинуты до необходимого размера. Хотя на глаз все казалось достаточно ровным, на всякий случай измерил рабочую длину шпилек линейкой. Все, операция завершена, и теперь на два-три месяца, пока удлиняется кость, функцию ноги возьмет на себя великое изобретение советского врача. Конечно, есть масса осложнений, поджидающих нас, но все же я знаю о них и постараюсь не допустить их появления.
