Девушке нравилось доминировать в постели, нравилось подчинять. Она любила усесться на Романа верхом и скакала, разбросав снежные волосы, самозабвенно танцуя бёдрами. Любила смотреть на него во время секса, пить взглядом, вбирая и впитывая в себя всё, что составляло образ Артани - мельчайшие выражения, эмоции, особую улыбку для неё, выражение туманящего наслаждения. Алисси не позволяла закрывать глаза, упиваясь чужим оргазмом, расширенными зрачками, дрожью мышц, терпким запахом пота, упиваясь чужой волей, трепещущей в её пальцах.
Она тянула Артани на себя, Артани тянул к себе, они боролись и катались, переплетаясь телами, собирая простыни, собирая любовь, пачкая друг друга следами страсти. Роман соглашался играть, но некоторые игры он терпел. Алисси нравилось привязывать любовника к постели. Она таяла от чужой беспомощности, податливости ласкам, наслаждалась собственным правом сделать всё и нарушить правила, сделать что-то очень запретное и непристойное.
Артани остро боялся оказаться привязанным, цепенел и соглашался для неё, но Алиссинди ощущала хрупкий невидимый лёд. Ласково шептала на ухо, упрашивая довериться, заставляя расслабиться и разрешить сделать приятное. Роман доверялся, но Алиссинди переходила границы дозволенного, и к огромной досаде Алексиса, с графом едва не приключался припадок от одной мысли об интимных ласках своей драгоценной попы. Стоило Алиссину пустить в ход игривый язык или попытаться засунуть в него шаловливый пальчик Алиссинди, у Романа случался стопор, он моментально сворачивал игры, ласково разъясняя, что мужчине подобное неприятно.
Неприятно? В подобные моменты Алиссину остро хотелось прибить Артани, но ещё больше хотелось осуществить задуманное. Заставить любовника кончить, простимулировав на одних пальцах, заставить биться и кричать от наслаждения, раскрыть сжатую звёздочку мышц, проникнуть членом и мучить, насаживая на пику страсти, ощущать, как чужая плоть восхитительно сжимается, не желая поддаваться вторжению и напору, но сдаётся, бессильная противостоять чужому праву утвердить своё желание обладать. Обладать им...
Алисину хотелось выть от бессильной досады и ярости. Он боялся, что потеряет голову от возбуждения и собственных греховных мыслей, превратится в Сорру. Но вынужден был оставаться нежной Алиссинди, целовать закаменевшие губы, прося прощения, обещая, что никогда не станет делать ничего подобного, если ему неприятно. Просто Алиссинди слышала о таком, а ей так хочется доставить Роману удовольствие.
Она прозрачно намекала, что в Итании любовь между мужчинами не считается грехом, и некоторые находят её довольно приятной, и она вовсе не против, если Роман поиграет с её попкой. Граф сдавался. Он желал обладать Алиссинди, очень желал, а Алексис делал для него всё, удовлетворял любые прихоти и желания, обучал искусству любить, планомерно и целенаправленно расшатывая чужие моральные устои, убирая комплексы. Он подставил для него собственную задницу, уверив, что всегда мечтал...
Сильный мужественный принц плакал ночью в подушку, плакал от собственной беспомощности, задыхаясь отчаянием от невозможности донести до Артани, насколько сильно он любим. Рыдал от ярости, от несправедливости происходящего, от того, что Роман рядом с ним, но Романа нет рядом. Он далеко, бесконечно далеко от Алексиса Сорры - в одном шаге без права прикоснуться.
Нет права прикоснуться. Мука. Пытка. Невыразимая боль. А беспечный граф улыбался, рассказывая о том, как продвигаются успехи в отношениях с Алиссинди, уверяя, что встретил самую чудесную на свете девушку и обязательно на ней женится. Сорра не мог смеяться - Сорра плакал от отчаяния в душе. Добившись цели, он получил, что хотел, но понятия не имел о цене за счастье, не думал, что любить может оказаться настолько больно.
Адская мука и райское блаженство - принц в полной мере познал глубину. Роман не принимал мыслей об отношениях мужчин, считал противоестественным извращением. Сорра тоже не принимал, но встретил Артани, подставил для него собственную задницу, унижался бесконечно. Сколько можно?
Он сам выбрал для себя этот путь, затянул петлю на собственной шее, он был счастлив и несчастлив одновременно, остро боялся потерять Романа - петля душила, раскрытие тайны висело над ним карающим мечом. Что будет когда Роман узнает правду, как он отреагирует, пожелает ли понять?
- Цветочек мой драгоценный. Ромэ... - шептала Алиссинди, целуя чужие пальцы, и начинала плакать от горя, от несправедливости того, что он прикидывается женщиной, ломает собственную природу. Дьявол подери, он бы лёг под Романа и мужчиной, но мужчиной; только не в этом, ставшем ненавистным, обличье. Он желал прекратить, но прекратить не мог, он не мог без Романа.
Роман сходил с ума, не понимая, что происходит, что он сделал, чем обидел или задел свою нежную Алиссинди. Готов был весь мир перевернуть, чтобы исправить содеянное.
- Я люблю тебя – всхлипывая, объясняла Алиссинди, остро стыдясь своей истерики. Докатился, не выдержал собственного отчаяния и разрыдался позорно, как девка, хотя о чём говорить - он девка, никто не заметит подвох. Роман не замечал... - Просто я люблю тебя, я очень тебя люблю, желанный мой, ты не понимаешь, как...
- Алисси, - Роман и сам находился на грани, чтобы заплакать, не понимая, что и звуком имени ранит сердце, ранит и заставляет замирать от счастья, – Я тоже тебя люблю, почему ты не понимаешь...
- Да, мой хороший, - вытирая слёзы, прошептала Алиссинди, улыбаясь грустной, затравленной улыбкой, - Я всё понимаю. Иди сюда, иди ко мне, к своей девочке. Обними меня. Утешь... Поклянись, что ты никогда меня не покинешь. Поклянись мне, Роман, что ты никогда от меня не уйдёшь!
- Алисси, я никогда, слышишь, никогда тебя не оставлю! Никогда не уйду! Мы всегда будем вместе, Алисси! Девочка моя любимая, не плачь! Не плачь, сердечко моё, я никому тебя не отдам. Будем вместе, до самой смерти, ангелочек мой нежный, а если умрём, всё равно будем вместе, будем сидеть на одном облаке... на людей смотреть и семечками в них плеваться. Ты пробовала семечки?
- Ромэ... - растирая слёзы и начиная улыбаться, протянула Алиссинди, – Ты дурак.
- Я тебя люблю, – с готовностью отозвался дурак, перетаскивая к себе на колени и прижимая крепко, взял лицо в ладони и сцеловал слёзы, - Ты мой самый драгоценный человек, Алисси.
- Тогда... - Алиссинди на мгновение прикрыла глаза, а затем открыла, пугая серыми, размытыми туманами льдистых гор, – Поклянись мне тем, что для тебя самое дорогое, что-то дороже жизни, поклянись мне этим.
Роман несколько секунд молчал, но он был очень серьёзен, а затем поднялся и порылся в вещах, встал перед Алиссинди на колено и вложил в её ладонь сигну. Алиссин смотрел, не понимая, но начал понимать... больше, чем понимать.
– Эта вещь очень важна и бесценна для меня, Алисси. На ней кровь моих несчастных матери и сестры. Сигна - свидетельство моей клятвы. Я дал клятву перед собой... - он замялся, не желая рассказывать. - Встретив тебя, я изменился. Ты вернула мне жизнь.
- Клянусь тебе, Алиссинди Эрис, на крови, всем, что дорого - я не оставлю тебя, не пожелаю сделать несчастной и заставить страдать, мне легче расстаться с жизнью, чем отказаться от своей клятвы. Я буду с тобой, Алисси. В этой жизни и следующей. Через время и расстояние моя любовь не исчезнет и всегда будет принадлежать тебе. Только тебе, Алисси. Клянусь.
