Учитывая, что успеваемость Романа полностью зависела от успеваемости Алексиса, радоваться и злорадствовать – непозволительная роскошь. Учителя разом ослепли, не делая замечаний вопиющему поведению Сорры и не пытаясь выяснить у Романа: где пропадает напарник? Самому бы узнать. Итаниец появлялся в Академии, заглядывал регулярно, нередко обедал в обществе итанийцев, навещал комнату, не упуская возможности насолить «выскочке» графу, но не учился. Нет у него настроения, видите ли, заниматься.
- Посещает Алексис занятия или не посещает - проблема Алексиса и твоя, - хмуро объяснил ему мэтр Абель Горимус в ответ на жалобу. Осознав, что итаниец намерен продолжать «в том же духе», Роман не выдержал и обратился к старику за помощью. Разнимавший драку учитель оказался их куратором. Видеться и общаться приходилось практически ежедневно.
При близком знакомстве, строгий, пугающий метр Абель Горимус оказался душевным преподом. Внимательно выслушивал, мог подсказать в качестве рекомендации. Готовых советов он не давал, предлагая ученикам самим додуматься, и нередко поил студиозов чаем с пирожными. Со слов других учеников, со стариком запросто можно было пооткровенничать, но, очевидно, не на все темы.
Жалоб старик категорически не принимал. Молодые люди - не барышни, сумеют разобраться. Жизнь диктовала свои законы, но если здесь, в Академии, они не научатся решать проблемы, о каком обучении говорить? Взрослые поступки, взвешенные решения, умение поступиться интересами во имя цели – вот что требовалось от студентов в первую очередь.
- Раз господин Алексис Сорра считает себя достаточно подготовленным к экзаменам, смысл ему сидеть на лекциях? Всё выяснится через несколько недель. Роман, лучше поговорите с напарником, а не ябедничайте за его спиной.
Горимус отечески потрепал пристыженного ди Валя по голове и, как всегда, исчез, оставив студиоза наедине с мрачной депрессией.
Поговорите. Легко сказать. Он не мог повлиять на Сорру никак. Нет у Артани несокрушимой логики мэтра Дараса. Неулыбчивый, лишённый юмора преподаватель, легко ставил зарвавшихся студиозов на место. Не повышая голоса, предлагал продолжить цепочку, и насмешники терпели сокрушительное поражение. Молодость Александра Дараса и слепое подражание директору нередко служили мишенью для острот. Шуток могло быть больше, но, в отличие от обожаемого кумира, мэтр глубоко презирал украшения и наряды, в то время как Сильванир дан Рогоза нередко эпатировал публику, умудряясь моду перещеголять.
Определённо, мрачному и серьёзному Дарасу стоило избрать иной объект поклонения. Мэтра Абеля, например, или преподавательницу ментальной магии госпожу Архану. До жизнелюбивого эксцентричного директора и луне было далеко, ибо дан Рогозе не считал нужным к ней тянуться. Секрет был прост: луной был он. Логике неподвластно.
Недавно Рогоза решил перестроить одно из помещений под бальный зал, решив, что студиозам не помешает поучиться куртуазности. Отчего бы в его «королевстве» не появиться бальному залу с оркестром, сценой и устройствами для запуска фейерверков? Чем директора не устроил парадный зал для торжеств, радующий мрамором и янтарём - никто не знал.
«Отделка стен показалась казённой». От этой новости с мэтром Горимусом едва не приключился сердечный приступ. Старик последние волосы растерял, кляня, что неймётся старому кобелю - до маразма дожил, а всё плясать рвётся.
Поразительно, как директор при таком расточительстве умудрялся сводить дебет с кредитом и вести дела. В должниках у основателя Девятки ходил едва ли не весь двор короля. Немыслимо, и вызывало законную гордость директора. Знай наших.
Жаль, собственные будни не были столь радужными. При всём желании директор не смог бы изобрести худшего наказания, чем сделать врагов напарниками и заставить Романа нести ответственность за поступки Сорры. На все замечания, увещевания, Алексис колко насмехался, доводя, сдержанного и спокойного графа, до бесконтрольного бешенства.
С лёгкой подачи итанийца в Академии прижилось прозвище «наш королёк». В личной интерпретации Сорра намекал вовсе не на бедную птичку, а на снобизм ди Валя. Он третировал Артани, вынуждая Романа, забыв о достоинстве, огрызаться и бросаться в бой неистовым быком на мулету. Игнорирование не помогало. Сталкиваясь с упорным молчанием, Сорра свирепел и бесновался сильнее, не понимая, что иногда Артани и рад бы ответить, просто не знает как - острому языку итанийца собственный, скованный, явно проигрывал.
Роман устал от вечных склок и ненависти, но как их прекратить, когда они не прекращаются? Гнев - не лучший советчик в делах. Короткая стычка, несколько брошенных в запале слов, и в лице итанийца Артани приобрёл заклятого недоброжелателя. Невозможно достучаться, доказать, что он сожалеет - они хуже собак лаялись. А последняя выходка Сорры и вовсе не знала границ.
Посчитав, что Романа нет в комнате, итаниец запёрся в душевую в одном полотенце на бёдрах и... и вместо того, чтобы извиниться, скрестил руки на груди и уставился на Артани с таким видом, словно сделал для себя ошеломительное открытие: «Артани-то, оказывается, парень, а он-то думал - девка, хотя надо бы убедиться, что там граф упорно прячет?..»
Роман, прикрывшись мочалкой, сгорал от стыда, видя себя жалким и жутко уязвимым. Природная застенчивость не позволяла обнажаться на людях, а Сорра не знал стыда. Полез к Артани, интересуясь - чего он стесняется? Наверное, размера, раз королёк маленький и... каламбур продолжить он не успел, занятый тем, что упорно отжимал ладони графа, пытаясь отобрать последнее прикрытие.
Глаза Романа заволокла пелена. Он набросился на Сорру, мечтая придушить, и забыл всё остальное. Они покатились по полу, возясь, стукаясь об углы и неровности. На стороне Артани было преимущество: мокрое тело выскальзывало из чужой хватки. Сорра, пытаясь его удержать, переменился в лице. Наверное, граф умудрился ударить, потому что Роману показалось, что итаниец сейчас задохнётся от нехватки воздуха. Задыхаться по всем параметрам приходилось ему. Сорра навалился, придавив весом, а затем внезапно сообщил изменившимся голосом, что он сейчас встанет и уйдёт. Но горе ди Валю дрыгнуть пяткой в его направлении, иначе Сорра вернётся и продолжит всё, что не успел начать.
Что он там не успел начать, Роман не узнал. Сорра, сгорбившись, пулей вылетел прочь. Значит, Роман успел ударить, но самолюбие тешить было некогда. Граф вытирался и, чертыхаясь, судорожно натягивал одежду – хорошо, догадался взять с собой. Когда он вылетел, пылая праведным негодованием, застал одетого Алексиса собирающим вещи. Итаниец смотрел на него таким безумным взором, словно приведение повстречал.
Бывают в жизни мгновения - их стоит пережить. Роман не знал, чем перепугал итанийца, но грудь невольно выкатилась колесом, а самолюбие раздулось до небес. Алексис Сорра сбегал с поля боя поверженный, не пытаясь язвить и говорить свои обычные гадости. Роман в себя прийти не мог от счастья. Зря радовался. Смотавшись из комнаты, счастье не торопилось покидать Академию, и совершенно точно не стремилось пропускать их совместные тренировки.
За обедом Сорра подставил Артани подножку, и Роман сделал всё возможное, чтобы опрокинуть содержимое подноса, в то время как Сорра сделал всё возможное, чтобы опрокинуть Артани на себя и придавить в процессе. Устав собачиться и понимая, что итаниец может продолжать до бесконечности, граф с размаха заехал ему подносом по голове. О... момент стоил, чтобы увидеть и пережить. Правда, ошарашение быстро прошло, глаза Сорры прищурились... Убегать пришлось очень быстро, но Сорра оказался быстрее, даже быстрее стакана, который немедленно полетел в голову Артани.
