- При дворе убийство не редкость - скорее пассаж. Ради власти и милостей короля люди на что только не готовы пойти. Огромная человеческая клоака. Извини, - спохватилась она, – Я кажусь циничной, но, наверное, такая и есть. Когда воспитываешься в атмосфере интриг, многое обесценивается и упрощается. Человеческая жизнь в том числе. Некогда задумываться об условностях, иногда важно успеть взять всё.
Она замолчала и в комнате повисла гнетущая тишина. Во время которой каждый из них думал о своём, и Роману невольно приходилось признать правоту горьких слов. Люди готовы пойти на всё, но не все... Среди плохих людей встречается немало хороших, но наверное Алисе не довелось их встретить, раз она рассуждает подобным образом, не замечая, насколько пугающе звучат подобные слова из уст юной девушки. Желая успеть взять всё, Алиса упускала и не замечала самое главное, то, что таили условности: опыт поколений, пытающийся уберечь преемников от неизбежных ошибок.
- Я вырос в провинции, - Роман первым нарушил молчание, – Мне не довелось бывать при дворе, может и к лучшему. - Роман поднял голову, решительно встречая чужой взгляд, - Алиса, я вас желаю, как мужчина, но некоторые вещи... не следует упрощать. Я бы не хотел их упрощать.
Он твёрдо посмотрел девушке в глаза, заставив смутиться:
- Вытеснять хорошее ради возможности оставить удобное - действительно ли так проще? В погоне за жизнью мы иногда теряем внутри себя что-то важное, но это нельзя терять.
- Я не понимаю, граф, потрудитесь объяснить, - Алиса отстранилась, кусая губы, не зная как реагировать на неожиданную отповедь, – Что именно вы призываете не терять?
- Веру. Цинизм происходит от разочарования ожиданиями, но когда ожиданий изначально нет, и разочаровываться не приходится, так ведь? Цинизм скрывает страх. Кто, кроме вас, ответит, чего вы боитесь?
- Я боюсь дураков.
- Я говорил о чувствах.
Девушка напряженно улыбнулась, внезапно подумав, что граф, может, и наивен, но не дурак. Стало неожиданно горько:
- Граф... я не люблю философию - слишком много подтекстов.
Неожиданно Алисе захотелось уйти. Ей хотелось секса и развлечений, а не умных разговоров.
- Встречаться без отношений и обязательств, ради причуды влечения - лишить себя шанса узнать настоящие чувства. Это действительно то, чего вы желаете? Упростить всё настолько? – очень серьёзно и глубоко спросил Роман, не оставляя шанса посмеяться над своими словами. Человек говорил искренне, и чужая искренность, убеждённость, вера показались неожиданно неприятными, потому что затронули не менее глубоко.
- А зачем усложнять? – спросила Алиса, напряжённо кусая губы. Она сама не заметила, как перешла на вы. От её благодушия не осталось и следа.
- Потому что я верю, что в вашем случае цинизм – не более чем ложь себе.
- О боже, граф, да вы похожи на монаха! – с раздражением воскликнула баронесса, - Ещё немного и проповедь мне прочитаете. Вы смотрите на мир через благородную и прекрасную призму, без сомнения, только не надо её всем навязывать. Мой цинизм - это не потеря веры и не разочарование в жизни, раз вам так хочется услышать истинные мотивы. Нельзя потерять то, чего изначально не было. Я родилась такой собой, и что? Меня можно было бы назвать глубоко испорченной или распущенной натурой, но вся моя испорченность заключена в одной аксиоме: я ненавижу ханжество и лицемерие. Предпочитаю упрощать. Назовите как угодно. Сломать барьеры, устранить дистанцию. Когда рушатся все эти картонные коробки, домики, возведённые стены, только тогда люди и становятся настоящими. Собой.
- Это называется близость.
- Физическая.
- Вы в это верите?
- Я на это надеюсь, - Алиса тряхнула волосами и провела рукой по лицу, - Ну вот, меня понесло. Умеете вы, граф, задевать за живое.
Роман извинился, и, нахмурив лоб, растёр переносицу:
- Алиса, некоторым нелегко сломать барьеры.
- Я понимаю, - Алиса поднялась, - Как и то, что мне стоит признать своё поражение сейчас. Как один из способов не лгать себе.
- Что вы, я вовсе не... - Роман смутился, осознав, что теряет нить беседы.
- Интересно наблюдать за вами, граф. Вы целый час проедаете меня глазами, однако не сделали ни единой попытки воспользоваться тем, что вам столь настойчиво предлагают. Поразительное благородство, за вашу стойкость вам бы следовало отлить памятник.
Она с видом отчаянного пловца сделала движение назад, и её пальчики волнительно скользнули по его обнажённому предплечью, задевая кожу. Всем этим жестом девушка буквально умоляла о желании упасть на чужую грудь, быть заключённой в надёжные мужские объятия, составить акт перемирия...
- Роман, может быть оставим разговоры и условности для другого раза? У нас будет время переговорить их все. Я лишь хочу узнать тебя ближе. Просто... - её рука медленно, но верно поползла по животу вниз, забираясь под одеяло, - ... уберём барьеры?..
Она игриво улыбнулась и оцепенела, осознав, что её запястье мягко, но непреклонно удержали и отклонили в сторону.
- Почему? - спросила Алиса, кусая губы и не делая попытки вырваться из его осторожной и удивительно ласковой хватки. Валь разжал пальцы сам, - Ты не хочешь меня, Роман?
Она потерянно дотронулась до своего запястья, но затем перевела взгляд вниз, и её губы сложились в победную улыбку. Роман спокойно поправил одеяло, закрывая от её взора явное свидетельство своего желания.
- Хочу... но не так. Я желал бы любую красивую девушку в похожей ситуации. Понимаешь? Ты – не любая.
- Почему? - глухо переспросила девушка. От её улыбки не осталось и следа. Лицо побледнело, и на нём отчётливо проступили красные нервные пятна, - Почему Роман?
- Потому что уважаю вас, госпожа ди Бьорк, - тихо, но твёрдо ответил Роман и покраснел почти в противоположность белой, как простыня, Алисе, – Вы достойны быть любимой. Простите. Я полный идиот.
Он окончательно стушевался, не понимая, что сейчас в глазах Алисы выглядит кем угодно, но только не идиотом. Хуже всего было то, что если до этой секунды он просто привлекал её физически, то сейчас в этом влечении внезапно родилось что-то очень важное и новое. И от этого таким мучительно болезненным показался отказ. Светлый образ любви ранил больно. Нет, Алиса не хотела любить, любовь причиняет лишь боль, а ей не нужна чужая жалость.
- Но если я потеряю голову, - тихо продолжил маленький граф, – Воспользовавшись вашей слабостью, не смогу считать себя мужчиной, достойным вашего внимания или уважения. Ибо предав ваше доверие, перестану уважать самого себя.
Он замялся на мгновение и выпрямился, закончив почти умоляюще:
- Я бесконечно благодарен вам, моя госпожа. Для меня ваша честь останется неприкосновенна, и если вы пожелаете принять мою искреннюю дружбу...
