– Часть. А еще документы на дом. Я надеюсь, что вы примете его в обеспечение большей части моего долга.
– Ваш дом… – мастре задумчиво пожевал губами, – не думаю, что он стоит так уж много. Насколько мне помнится, в свое время господин Жкан, продавший его вам, выкупил его у городской казны, которой он отошел после смерти от мора его прежних хозяев, всего за пятьдесят два толара.
– За сколько?! – изумленно вытаращил глаза Батилей.
Пург помрачнел. Они рассчитывали минимум на восемьдесят толаров. Батилей растерянно оглянулся на Пурга и Грона. Вперед выступил Пург.
– Мастре, с того момента прошло довольно много времени. И, насколько я знаю, моему другу дом обошелся в сто восемь толаров. Так что, я думаю, мы могли бы рассчитывать получить за дом пусть не такую же, но сравнимую сумму, а не более чем вполовину меньше.
– Ну почему же вполовину? – грустно отозвался мастре Ганелой. – Ведь мне придется вновь продать его, причем, скорее всего, опять господину Жкану. Мне самому он совершенно не нужен. А тот вряд ли согласится вновь заплатить за него такую же сумму. Ведь дом еще больше обветшал. К тому же я должен поиметь и свой интерес.
От подобной наглости банкира Батилей аж задохнулся, а Пург угрожающе положил руку на эфес своего ангилота. В ответ двое охранников, стоявших по обеим бокам банкира, тоже положили ладони на рукояти своих дубин, а в проеме открытых дверей в глубине дома замаячили еще четверо.
– Но… – дрожа от возмущения, начал Батилей, однако его прервал негромкий голос Грона.
– А позволено ли мне будет узнать, мастре, какую цену за дом вы сами считаете справедливой? – мягко вступил он в беседу.
Мастре окинул его румяное юное лицо ласковым взглядом, в котором, однако, промелькнуло пренебрежение. Он совершенно не воспринимал всерьез этого весьма молодого человека, с которым Батилей носился как с собственным сыном. Во всяком случае, такие о них ходили слухи. Юноши, пользующиеся повышенным вниманием взрослых, обычно или издерганны, или избалованны, что делает из них людей весьма и весьма посредственных деловых способностей. Он еще не подозревал, насколько ошибается.
– Ну, я думаю, сорок толаров будет весьма справедливой ценой.
Грон весьма демонстративным жестом извлек из-за пояса небольшой кусочек пергамента и что-то старательно, высунув язык, записал на нем свинцовой палочкой.
– Ага, понятно, а сколько, вы сказали, заплатил за него господин Жкан?
– Пятьдесят два толара.
– …десят два, – пробормотал Грон, старательно выводя и эту цифру. Потом задумался, почесал лоб свинцовой палочкой, отчего на нем появилась серая полоска, и записал еще одну цифру, пробормотав ее себе под нос: – Девяносто два, – а затем поднял взгляд на мастре, постаравшись придать выражению своих глаз максимум наивности. – Скажите, а сколько мы вам должны всего?
Мастре Ганелой, которому все это уже начало надоедать, придвинул к себе местный вариант калькулятора (этот мир уже дожил до чего-то вроде конторских счетов, только более массивных, стоящих на полу, и с меньшим числом проволок), пощелкал костяшками и выдал результат:
– Сто пятьдесят толаров.
– Сколько?! – не выдержал Батилей и, не обращая внимания на попытки Пурга удержать его, с горячностью продолжил: – Да это же форменный грабеж! Я знал, что банкиры жадные акулы, но такого…
– Не сходится! – чуть возвысив голос, чтобы прервать выступление Батилея, способного испортить все дело, заявил Грон.
Человека, с которым собираешься договориться, нельзя оскорблять. У оскорбленного человека иначе работают мозги. В ослеплении он не способен увидеть никаких разумных и обоюдовыгодных выходов из ситуации.
Батилей запнулся и развернулся в сторону Грона. Как и все остальные. Грон пояснил:
– Всего у нас девятнадцать толаров, – (так оно и было, учитывая деньги, что привез Пург, но они пока не продали одежду налетчиков, лошадь Пурга, тренировочное снаряжение и еще кое-что по мелочи). – Прибавить сорок толаров за дом. Получается пятьдесят девять. Еще не хватает девяносто одного толара. – Грон огорченно развел руками.
Все воззрились на него с немалым изумлением. Грон несколько мгновений не понимал, чем оно вызвано, а затем выругался про себя. Ну конечно, он не только показал глубокое знание столь мало здесь распространенной науки под названием арифметика, но еще продемонстрировал такую скорость счета, какой, по здешним меркам, обладал дай бог один из миллиона. С такой скоростью счета он может выступать на местных рынках и брать за это деньги.
– А вы не думали сменить хозяина, молодой человек? – внезапно раздался голос мастре Ганелоя. Банкир развернулся к Батилею. – Если вы уступите мне своего слугу, я готов скостить вам десять толаров, господин Батилей.
Тот едва успел открыть рот, чтобы ответить крайне грубо и высокомерно, как Грон, просияв всем лицом, как будто его только что осенило, поспешно заговорил:
– А я понял, я понял… не волнуйтесь, мастре, я знаю, как мы отдадим вам долг.
И все вновь воззрились на юношу, каковым им казался Грон.
– Девятнадцать толаров нам самим еще пригодятся, – начал перечислять Грон, – да еще и мало будет. Так что лучше пойти и продать дом сразу господину Жкану. Уж не меньше сорока мы за него выручим, правда ведь? А на всю сумму нашего долга вы оформите нам длительный кредит.
– Кредит? – восторженно всплеснул руками мастре Ганелой. – Надо же! И на сколько вы хотите получить кредит, молодой человек?
– Ну… – Грон задумчиво покосился на Батилея и Пурга, недоуменно пялящихся на него, – мне кажется, мы не сможем вернуться в Кадигул довольно долго. Лет пять, а то и шесть. Короче, для надежности надо оформить лет на десять, – с уверенным видом заявил он.
Мастре Ганелой аж глаза вытаращил. Такой наглости он не ожидал.
– Понимаете, молодой человек, – вкрадчиво начал он, – для того чтобы получить кредит, мне нужно…
– Поручительство, – важно кивнул Грон, – я знаю. – И, с победным видом оглянувшись на совершенно изумленного Батилея, деловито спросил: – Поручительство графа Кадигула вас устроит? Мы как раз сегодня вечером собираемся к нему на аудиенцию, так что я не сомневаюсь, что господин Батилей сможет решить там все необходимые вопросы.
