ночью. Я прочищала горло, как ненормальная личность - пять раз подряд.
Иногда он выбивает дроби барабанных ритмов, в зависимости от той мелодии, что
слушает. То шариковой ручкой, то своими пальцами. Всякий раз, когда его бровь загибается, он хватает свой блокнот с рисунками и что-то яростно царапает в нем. Я запоминаю каждое
движение, сохраняю это на тот случай, если это когда-нибудь отнимут у меня.
Это мучает меня, заставляя представлять, как я раскрываю перед ним ноги, позволяя
ему взять меня. Позволить предохранителям слететь и открыть путь к черной, круглой,
тикающей бомбе. Мози между моих ног - это предел мечтаний. Все о чем я могу думать это
его член, стоны, которые он издает, его великолепный и натренированный, широко открытый
рот.
Он шуршит картой, которая, как я сказала нам понадобится. Думаю, он старомоден. Он
очерчивает путь карандашом, как всегда делала моя мама во время наших дерьмовых летних
поездок в палаточный лагерь KOA. Он два раза подряд пользуется ингалятором, вдыхая
лекарство так глубоко в свои легкие, что я начинаю задумываться, не получает ли он от этого
кайф. Я бросаю на него подозрительный взгляд через руку держащую руль.
Его дьявольская улыбка просто огромна. Такая же, как я думаю стояк в его штанах. Он
усмехается и улыбка исчезает, когда он выдыхает. Он смеется и трясет картридж, словно
злодей.
- Лана, прекращай так сильно стараться быть сварливой сучкой.
- Прекращай вести себя как двенадцати летний мальчик. Ты уже как мог заставил меня
чувствовать себя старой.
- Хочешь попробовать доехать до Кульякана? ( Кульякан – город и муниципалитет в
Мексике, столица штата Синалоа) Думаю, мы можем сделать это – никаких проблем. Если
хочешь, у меня есть немного Рэдбулла (Redbull).
- Насколько это далеко? - спрашиваю я, нажимая разные кнопки на навигаторе,
словно я пытаюсь установить время в пути и точно знаю что делаю.
Мози качает головой и еще немного смеется надо мной.
- Где то пятнадцать сотен километров, более или менее.
- Это ничего мне не говорит. Пожалуйста, Habla (от исп. - говори) на английском.
- По моим догадкам, где то около семнадцати или двадцати часов. Я думал, ты должна
быть по национальности русской.
- Двадцать часов? Господи Исусе! Ты вообще умеешь водишь машину?
- Да, я умею водить машину. Я поведу! Мы поменяемся!
Мы снова спорим, как пара, которая встречается, или которая жената, или еще лучше -
находится на грани развода. Хотя, что я об этом знаю? Мы даже еще не начали отношения, но
все же мы каркаем и клюем друг друга, как две старые вороны.
Заканчивается все тем, что он решил прилечь на сидении и вздремнуть весь путь, пока
не придет время меняться местами и не настанет моя очередь отдохнуть. Я наблюдаю как
поднимается и опускается его грудная клетка почти столько же, сколько слежу за дорогой, которая пуста за исключением случайного полу пустого пассажирского автобуса. Наблюдаю, как его рука изогнулась, когда упала со стороны сидения. Наблюдаю, как его другая рука
время от времени скользит по его футболке из хлопка, ладонью вниз, останавливаясь на его
широкой груди.
Я вздыхаю внутри себя от того, что так много смотрю на него. Не вредно ли это для
здоровья на столько боготворить кого-либо? Потому что мне кажется, что я, возможно,
боготворю Мози. Я стремлюсь как можно больше узнать о нем. Я могу представить, как эти
руки, будучи ручками малыша, искали комфорт, в котором нуждается каждый из нас. Я знаю, что его прошлое было болезненным, но он каким-то образом стал добрым и милым. Мне легко
сравнивать и именно я та, у которой скверный характер и хронически неустойчивое
настроение. Картины, которые он рисовал в Тихуане были одни из болезненных. Мне нужно
быть достаточно сильной, чтобы спросить его о тех вещах. Но пока, я буду просто наблюдать
за тем, как он спит.
Грузовик с визгом проносится мимо и привлекает мое внимание. Подольше от
созерцания красоты Мойзеса, погруженного в царство сна. Уже больше часа нет никаких
признаков цивилизации. Я видела только небольшую палатку предлагающую козу на гриле.
Палатку посреди полного безлюдья. Откуда они взялись и как далеко они тащили козу? Я так
сильно хочу писать, что у меня онемел мочевой пузырь. Я должна съехать на обочину и
справить нужду.
С легкостью смотрю через плечо, когда дорожка земли скатывается вниз от шоссе,
достаточно для того, чтобы я могла спрятаться и пописать. Я начинаю говорить сама с собой, пока машина останавливается и я отстегиваю ремень безопасности. Уже почти стемнело и
рельеф местности почти исчезает. Есть только звездное небо над темнеющей землей, и шоссе
растягивающееся, как гигантский хребет. Мексика до сих пор до смерти пугает меня. Я
бросаю на Мози последний взгляд, надеясь, что отсутствие движения вывело его из состояния
легкого сна. Его теплые, карие глаза с намеком на улыбку смотрят прямо на меня.
- Мне нравится просыпаться рядом с тобой, - говорит он и поднимает руки над
головой, одновременно разминая свои ноги. Я слышу, как от волнения потрескивают его
сухожилия и кожа, обтягивающая его мышцы. Я стараюсь вернуть мой мозг в романтическое
русло, но я задолбалась говорить о чувствах, а мой мочевой пузырь пытается доказать
уравнение относительно расстояния и объема воды.
- Мне нужно пописать. - Ох, как романтично, Лана! Заставь его упасть в обморок
от достаточно очевидных и нелицеприятных потребностей твоего тела.
- Ладно, давай пописаем.
Я чувствую, как он постоянно улыбается, словно его постоянно забавляет то, что я
говорю. Отчасти это заставляет меня чувствовать все тепло и трепет и в тоже время это
полностью расстраивает меня. Мойзес де ла Круз заставляет меня чувствовать странные вещи.
В холодном ночном воздухе, наше мочеиспускание становиться паром. По-видимому,
температура падает до нуля, когда Мексика переходит в спящий режим, а солнце садится.
Мози заканчивает раньше меня и я смущаюсь, когда думаю, что он, возможно, наблюдает за
мной. Моя моча прекращает изливаться на полпути. Он смеется, а его кроссовки хрустят на
гравии.
- Лана, не говори мне, что ты не можешь передо мной писать.
- Иди и жди в машине!
- Прошлой ночью ты мастурбировала передо мной, - говорит он, словно обсуждает
обед.
В ответ я хныкаю и пытаюсь вытолкнуть из себя мочу. Предполагаю, у него вообще
нет проблем с упоминанием вещей, которые разъедают меня. Я игнорирую свои чувства и его
комментарий и струя снова соглашается сотрудничать.
- Здесь что, время зимы или же просто холодно, как в пустыне? - его смех заставляет
меня вздрогнуть и снова отпугивает мое мочеиспускание.
- Мексика по отношению к США, как США по отношению к Канаде. Мы не в Южной
Америке, - говорит он, по-прежнему смеясь и теперь пиная камни гравия под своими ногами.
- Ты слишком умный для…
- Для кого? Мексиканца? Иммигранта? Насколько я знаю Лана, ты тоже приехала из
другого места.
- Это не то, что я имела в виду. Я собиралась сказать для правонарушителя.
- Как мило с твоей стороны. Несовершеннолетний правонарушитель.
Он возвращается к месту со стороны водителя и я бросаю ему ключи. Я сдерживаю
свои комментарии о том, что нужно быть осторожным и оставляю при себе вопрос о
водительских правах. Я ложусь на опущенное сидение, которое все еще теплое после его сна и
окутано его запахом. Это рай. Это место все, что мне нужно.
- Мо, ты расскажешь мне свои историю, чтобы я уснула?
Он пробегается пальцами по своим волосам и бросает в мою сторону любопытный
взгляд.
- Ты действительно хочешь знать?
- Каждую мелкую деталь.
