под колыбельную матери… Об Ольге же позаботились обстоятельства, в просторечии их и зовут Судьбой», — слышалось волхву.
Уж сколько раз он подумывал решить все сомнения одним движением лезвия и пуститься в сладкое последнее плавание по реке забвения!
«Разве не высшее предназначение женщины, ее предначертание — служить вечным источником вдохновения? И одно то, что Ольга способна удержать тебя, Ругивлад, на пути разрушительной, ниспровергающей работы — одно это доказывает реальность девушки. Вот ведь, точно вырвали изнутри что-то легкое и нетленное! Может, это и есть душа?» — размышлял он.
— Душа? У тебя? Откуда она взялась? — отозвался кот.
Ругивлад по привычке всех одиноких людей говорил вслух и совсем забыл о существовании зверя.
— Я, наверное, излишне откровенен?
— А с собой так и надо. Кто ж тебя еще сумеет выпороть? И по спине! И по спине! И пониже, и повыше! Вообще-то, ты столько всего болтал, и так заумно, что скромному коту захотелось жрать. Вот уже третьи сутки, волхв, как ты терзаешь бока этого благородного скакуна, да тиранишь собственную задницу. Ведь, ездок ты посредственный, это прямо скажу. А я хочу жрать! Много и долго! Пусть это грубо и не столь возвышенно, я — кот. И если помнишь, приставлен к тебе только для того, чтобы доводить всякую умную мысль до конца.
— Да ты на себя посмотри! Тебе поститься и поститься!
— Я сделан из мяса и костей, а не из железа. И хотя за эти месяцы сильно привязался к тебе — ты величайший жмот!
— Каждый волхв жмот, — не соврав, ответил Ругивлад и начал пристально всматриваться вдаль, где заметил какое-то движение.
Баюн не увидел этого, потому что морда его, торчащая из мешка, глядела в прямо противоположную сторону. Это не мешало зверю вещать, упражняясь в насмешках:
— Я тебе нравлюсь, волхв?
— Ты ж не красная девица. Допустим, да, — улыбнулся себе Ругивлад.
— Так, можно ли быть таким жмотом с тем, кого любишь? — поддел его зверь.
— По этой причине, кот, я и боюсь любить. Вот и выходит, что я слуга своей непобедимой гадкой трусости.
— Дай мне пожрать, несносный, — взмолился тот.
— Все о своем? Ну, вот взберемся на тот холм — пообедаем, — успокоил словен попутчика.
— Можно подумать, мы завтракали! — обиделся Баюн.
Густые травы смыкались за спиной всадника, скрывая след. Степь шептала, точно молила небеса о влаге. Некогда проезжая дорога, ныне — едва заметная узенькая тропа круто вздымалась, заползала на склон и терялась в ковылях, выцветших под взглядом лучезарного Хорса. На холме высилась массивная каменная баба, обдуваемая всеми ветрами. Она более чем наполовину вросла в землю и, наверное, могла бы так стоять до скончания времен, если бы не дожди, которые обещали окончательно смыть с нее все человеческие черты, обратив в груду.
«Вот она — судьба! Так и девушка, прекрасна, пока невинна, а привяжи к дому, да поставь хозяйкой — и неподражаемая флейта мигом обратится в балалайку, сама того не заметит. Нежные слова, вздохи да ахи, страдания под крылечком, цветы да веночки — все это еще не любовь, а только лишь внимание мужика к красивой вещи на торжище, обзавестись которой страсть как хочется. Зажиточный покупатель выбирает дорогой товар, но не от того, что это действительно нужно — зато он будет выглядеть лучше среди прочих, подобных себе купцов. Вещь недолговечна, она надоедает — заменяют иной. Образ же любимой хранят в сердце, в худшем случае — в памяти, но им живут, с ним и умирают. Любовь — это помешательство без прозрения, это состояние больной души, но совсем не купля и не продажа. Вера стоит вне рассудка, и потому она — безумие. Любить искренне, по-настоящему, можно только ту, которая одной веры с тобой. Мы разные с ней — и даже если этот поход закончится удачей, как смею я воспользоваться законами рода, коль они столь несовершенны?»
— Что, волхв, приумолк, али беду какую почуял? — спросил котофей, запихивая в пасть последний ломоть вяленного мяса, — А вот не хочешь ли загадочку — развеяться?
Баюн был сыт, а потому и заботлив.
— Ты сожрал все наши запасы.
— Не беда, завтра кого-нибудь поймаю. А может, нас кто-то словит? Разница не великая… А загадка-то простая! Что такое «сзаду да в рот»?
— Яйцо это, куриное! — не задумываясь ответил волхв, — Ладно, тут и заночуем! — молвил он затем, обтирая усталого скакуна.
Мысленно словен похвалил себя, что давеча на Пучай-реке до отказа наполнил меха. Конь пил за семерых.
В полумраке мир изменил очертания. Странными казались длинные стебли, будто вырастали из шелестящей густоты бесчисленные тонкие тела. Вилы, скользя в росистой траве, затеяли пляс. В лунных бликах чудилось, множество влажных блестящих глаз смотрит отовсюду, и в очах этих настойчивая, но призрачная нежность, а тысячи, тысячи гибких рук, взметнувшиеся средь ночной мглы, колышутся волнами на бескрайних степных просторах. Завороженный, Ругивлад так бы и сидел на склоне, любуясь движением трав, да с удовольствием вдыхая свежий запах ночи, но меч, что лежал на коленях, вдруг вспыхнул рунами, а по лезвию побежал серебристый огонек.
Он вскочил, резко обернулся и обомлел…
