сумы, благо, что предпочитали парить голышом.
— И что? Милашки не склонны к дележу?
— Отчего же? Мы вполне договорились. Гагана, так зовут их старшую, принесла от имени стаи искренние извинения. Одна загвоздка! Никто не смеет беспошлинно миновать ущелья. Подают чаще натурой, это они взяли и без нашего согласия, а кроме всего прочего — свежими сплетнями. Что может быть милее и приятнее для сердца пернатой тетки, как не бабий треп?
— Но, но! Не очень-то!
— Из правил, конечно, бывают исключения, но они лишь подтверждают общий неутешительный итог, — поклонился Свенельд.
— И в чем загвоздка? — недоумевала Ольга, вскинув брови…
— Мы согласны! — крикнул воин подружкам издали и подтолкнул девушку, а сам еле слышно прошептал ей, — Заговори этим дурам зубы, а я уж позабочусь, чтобы нас не съели.
— Век будут помнить, старые сплетницы! — так же тихо ответила Ольга и не спеша двинулась к стоянке. — Ишь, раскудахтались! — подумала она, расслышав, как птицы наперебой обсуждают ее женские достоинства,
Понятно, что себя клуши почитали верхом совершенства.
Гагана выплюнула хрящик, икнула и прикрикнула на стаю:
— Ну, тихо там! А то перья повыдергаю!
Сообразила медноперая, коль девица обидится — не видать им с подружками свежих сплетен, как своих яиц.
— Значит так, красна девица! Коли твои истории будут убедительны, но стары — мы вас, — она снова икнула, — слопаем!
— А если — и стары, и плохи? — съязвила девушка.
— Тогда мы вас сожрем не слушая! — хохотнула одна из гарпий, но ей крепко дали в бок, и она замолкла на полуслове.
— Как бы не так? — разозлилась Ольга, но покосившись на медное перо, что, точно нож, вонзилось в голову гнедого, вслух заметила, — А коли вы устанете слушать?
— Что ж? — Гагана сплюнула, — Половина клячи — ваша, и ступайте на все четыре стороны. По рукам?
— Тогда уж по ногам? — усмехнулась Ольга, а Гагане ответила — Идет! Усаживайтесь поудобнее!
И она начала рассказ, чуть-чуть заикаясь от волнения и мысли об озорстве, каковое решила учинить: «Жила-была маленькая девочка, и звали ее…»
Стая прекратила гонять въедливых насекомых — гарпии оказывали одна другой маленькие услуги — и расселась вокруг сказочницы, взяв в кольцо.
Воспользовавшись этим, Свенельд извлек из переметных сумок склянку с маслом, какие-то тряпки и разложил стрелы пред собой. Как ни прочны перышки у птичек, а супротив огня ни один зверь, кроме саламандры, не полезет! Еще через некоторое время, нарубив колючий сухой кустарник, что покрывал гряду, ему удалось запалить костерок, совсем неприметный за скалой. Не даром старик положился на хитроумие и красноречие спутницы — хищницы так увлеклись повествованием и, пожалуй, дернул одну такую за хвост — и то не заметила.
— Во, заигрывает! Во, заигрывает! — ляпнула одна из птиц.
— А где живет твоя бабушка? — продолжала Ольга воодушевлено и подмигнула Гагане.
— Крутой чувак! — сказала Гагана, позвякивая когтями и переминаясь с лапы на лапу.
Увлеченные историей птицы еще ближе пододвинулись к рассказчице. Кружок сомкнулся. Тут Ольга уловила немалый интерес не только к бедной девочке и ее не менее несчастным родственникам, но и к себе, потому что медное птичье крыло скользнуло вдоль девичьего бедра…
— Тук-тук! Кто там! — продолжала она, сделав вид, что не заметила поползновений.
Звон наполнил ущелье, одна из гарпий вывалилась из тесного кольца слушательниц, лапами кверху, и распластав крылья. Это Гагана, укрощенная волшебной силой искусства, наказала потаскуху, вступившись за Ольгу.
— Бабушка! А почему у тебя мужские руки? — приблизились они к кровавой развязке.
— Гляди, гляди! Во, кобель! Рот с таким не разевай! — затараторила умудренная жизнью птица и поправила отвислую грудь.
— Да, тише ты, Скопа! Слушать мешаешь! — цыкнули на нее.
— Ну и поделом, дурочке! Все они такие, мужики! — высказала общее мнение Гагана.
— Так, еще не конец! — поправила Ольга, — Ведь, мимо шли охотники!..
— Так ему, кобелю рожалому! — воскликнула Скопа, и в восторге застучала крылом о крыло.
Зазвенели и другие, что молотом по наковальне.
— Ну, чего? Полетели, бабы? — глянула на сестриц Гагана.
— И как это он к ней: «Вот это перышки! Вон какой носок!» — кудахтала Скопа…
Так и снялись, рассекая вечерний воздух могучими крылами. Так и полетели, горлицы медноперые.
