— Ступайте!
Ольга повела царственной рукой.
Под холодным взглядом Ругивлада сторожа чуть ли ни кубарем скатились с лестницы. Внизу хлопнула дверь
Волхв с трудом приподнялся на ложе.
— Отец погиб, — вымолвила Ольга, и точно хладным железом ранил его этот голос.
Узкая бледная полоска сжатых девичьих губ. Ругивладу показалась, уж никогда они не познают ни поцелуя, ни улыбки.
ГЛАВА 11. «НА КРУГИ СВОЯ…»
«За каждым волхованием, несомненно, стоят законы всего сущего. И наши обряды — лишь отражение рун этих законов, — размышлял Ругивлад, поглядывая, как иссеченное печенежским оружием тело Владуха возносят на вершину уже почти сложенного костра: — Знаки слагаются в слова, так и мы читаем Священные Тексты, великую книгу Рода».
Павших было много, очень много. Городище обезлюдело на треть. Смерть не разбирала, кто из Домагоща, кто с Радогоща. В огненном вихре взовьются герои искрами и, ведомые своим жупаном, предстанут пред очами Великого Водчего. А живые махнут на прощание рукой и пожелают им радости в заоблачных высях. Примут пращуры на небесных полях сынов и внуков, и заключат в отеческие объятия. Родичи встретятся вновь, а неостывшие еще прах и пепел будут началом новому кургану… Сколько их уже здесь, на землях непокорных славян? Но частичку пепла все ж положат вятичи под порог — да хранит родитель детей в доме сем!
Выше собственной головы не прыгнет никто. Ругивлад попытался. Получилось. Но толку чуть! Мысли роились, словно пчелы, перелетали с места на место, срывались и этим беспорядком мучили его:
— Мы разные. Ее удел — домашний уют, веселый смех детей, теплые шкуры на скамьях… Неотесанный муж, которого бы за буйный нрав побаивалась, но могла бы крутить им, как захочет.
Конечно, желание счастья порой толкает на поиски чего-то лучшего! Оно у каждого свое. И пути-дороги к нему разные. Почему же я не могу жить, как все, как они? Почему я обречен вечно шагать куда-то, когда вот эта девушка?! Вот она, чудная лесная родина! Чего еще надо, Ругивлад? Почему так тяжело? Зачем эти мысли? В чем мое счастье? А разве можно быть счастливым и свободным, стесняя волю другого?…
Ты противен Ольге по сути! Веря, что не бывает злых созданий, она, однако, не колеблясь берется за лук, когда на родичей лезет из Степи тьма печенегов. Счастье Дороха — в породистых лошадях с богатой сбруей, в веселом хмельном застолье, в красавице жене. И он рвется безоглядно к желанной цели, и берет то, что ему хочется, не подозревая о существовании в мире иных Сил. Вероятно, он прав! Может, и она права? Надо жить проще!
Но почему я не нахожу в этом ничего такого, что удержало бы от простого убийства? Как смею я вмешиваться в размеренную смену времен и поколений?
Покойный Владух, мир его праху, тоже желал счастья дочери, но старался выдать ее замуж, ради спокойствия жупы. Он свершил бы сущую нелепицу … Если я убью Дороха и женюсь на Ольге, то стану одним из многих, поправ ее чувства и свободу. Если я не уничтожу этого молодца — изменю себе снова, ибо отныне в ответе за девушку по праву самозваного героя…
…Пламя лизнуло небо. На север неслись свинцовые облака. Следом рванулись ввысь души усопших. Они летели в обетованный Ирий, туда, где обретают покой и вечность, где находят люди забвение. Но в Самый Последний День они вернутся на землю и примут участие в Битве Любви и Смерти.
— Пусть не печалятся Родичи! Все у нас идет ладно, слава Роду! Дай Бог им доброй жизни на полях у Сварги! — громко сказал Станимир, плеснув в огонь из кубка. — Хвала Радигошу!
— Родичи милые, то-ж вам, тятя и мамка! Все вам Отцы и Прадеды, Пращуры и Щуры! — поддержал Свенельд, и тоже выплеснул кубок, лишь пригубив его.
— Гуляй, народ Домагощинский! Живы будем — не помрем, а представимся — так на Том Свете жизнь, поди, краше нашей будет! — весело крикнул Волах.
Заиграли рожки да сопелки, зазвенели бубны. Хозяйки разносили пирожки и прочую жертвенную еду. Мальчишки без счета били куриные яйца — чье крепче выйдет.
А надо ли горевать? Роды небесные восполнятся новыми воинами, новыми женами. Прибавится у славян заоблачных заступников — глядишь, и в этом Свете от напастей отобьемся.
— За старых верных товарищей! — воскликнул Свенельд, поднимая чару.
— За Удачу! За лучший Удел! — грянули вятичи.
