— Змей, — рассуждал Ловчан вслух, — животное потаённое. Значит, враг — тот, кто сидит тише воды и ниже травы.
— Мда… — протянул в ответ кульдей. — Задача…
Под конец дня у Розмича даже голова разболелась. И зуд случился — в каждом встречном мерещился враг. Он глядел на приятелей-белозёрцев во все глаза, вспоминал, прикидывал. Ловчан, судя по сосредоточенному лицу, занимался тем же. И кульдей хмурился.
Единственная дельная мысль появилась только к следующему утру.
— Что, ежели Арбуй? — прошептал Ловчан.
И дружинник, и кульдей задумались.
Подручный князя доверия и впрямь не вызывал. Одни глаза чего стоили! Блёклые, почти бесцветные, как у ожившего мертвяка. И лицо неприятное, и голос противный. И колдун, ко всему прочему.
— Нет, — подумав, заключил Розмич. — Не может быть. Волхв сказал: змею на груди пригрел. Значит, человек близкий, а Арбуй… Он далеко. Мы за всю дорогу и словом не перекинулись.
— Напрямую не говорили, — подтвердил Ловчан. — Но вспомни! Вейк с Кеском каждый день рядом с нами крутятся. И Норемб тоже. А они Арбую служат. Наверняка докладывают ему.
— Ну и что? Я-то, если волховскому предупреждению верить, сам змею пригрел. Сам, понимаешь?
Ултен недовольно забормотал, бросил на Розмича полный раздражения взгляд.
— Чего? — не выдержал дружинник.
— Ничего, — буркнул кульдей. — Я уже весь ум сломал. Чёрт бы побрал, прости меня грешного, ваших волхвов с их задачками.
Волхвов словены, конечно, уважают, но одёргивать Ултена никто не стал. Как ни глянь, а в этот раз скотт прав. Перемудрил белозёрский старик, точно перемудрил.
Что-то изменилось. Едва заметно, едва ощутимо… Кажется, над головой всё то же пасмурно-серое небо, вокруг — тот же позолоченный осенью лес, земля под копытами — самая обыкновенная, сырая. Но что-то всё равно не так. Иначе, нежели прежде.
Розмич в который раз втянул прохладный воздух, попытался принюхаться. Холод убивает все запахи, делает воздух пронзительно чистым. Но воин уловил… скорее почувствовал, чем осознал.
— Что случилось? — шепнул обеспокоенный Ловчан.
Его лошадь — бурая, со стриженой гривой — едва не тёрлась о бок вороной лошадки Розмича.
— Новгород, — одними губами проговорил Розмич. — Мы близко, я знаю эти земли.
Ловчан озадаченно изогнул бровь. Его вопрос и без слов ясен: как такое возможно? Розмич двенадцать лет в новгородских краях не был!
— Помню, Ловчан. Всё помню. Моя деревня далеко от этого леса, но я дважды бывал тут. На затяжной охоте — Олеговой. Один раз осенью, второй — зимой. Меня довеском брали, чтобы за костром следил, кашеварил, ну и учился.
— Ох ты… — усмехнулся Ловчан беззлобно. — Ну и память у тебя!
— Я иначе помню. Сердцем.
— Что, в самом деле? — встрял одноглазый Ласка. — Так, может, и к деревне какой выведешь? А то полторы седьмицы без хлеба. И лошади без добротного корма! Того и гляди падать начнут.
— Может, и выведу, — пожал плечами Розмич.
Тут же начал соображать, в какой стороне человеческое жилище. Ведь была небольшая деревушка, точно была!
— Добре! Я князю доложу! — просиял Ласка, пуская коня вскачь.
Он стремительно обогнал ехавших впереди Боряту и Ултена и скрылся из виду.
Розмич с Ловчаном переглянулись.
— Неа, — покачал головой первый. — Не он.
Ловчан подумал и кивнул. Хотя окончательно побороть предубеждение не мог.
Что ни говори, а Ласка — человек необычный. Обычному двумя глазами на мир глядеть положено, а одноглазые, если верить сказаньям, один глаз в Ином мире держат, значит, зрят, что живым видеть не положено. Как тут не насторожиться?
В этот раз привал объявили много раньше положенного срока. Розмич не стал спешиваться, уже догадался — ему отдых не светит. Так и вышло.
Ласка помахал рукой, подзывая алодьского.
— Ну что, выведешь? — поинтересовался Полат.
— Попробую.
…В деревню отправился десяток белозёрцев во главе с князем. Для селян честь, мягко говоря, великовата, но Полат сам решил ехать. Перечить владыке Белозера, ясное дело, не стали.
