Просто трава. Трава и трава. Никаких признаков аномалии.
Терех изрекает:
– Двенадцать метров дистанция.
– Вы видите что-нибудь, Терех? – у меня, кстати, дистанция двадцать один метр.
– Это еще не публиковали… она визуализируется метрах на пяти – семи, не дальше.
О, а у меня вдруг дистанция падает до четырех метров… Какого буя?
Резко принимаю влево. Тут «соловей», упаси господь в него вляпаться. Зона учит нехитрой премудрости: где образуется лес аномалий, там рядом с хорошо известными, отражаемыми на детекторе, обязательно выскочит какая-нибудь особенно пакостная дрянь, до сих пор не попавшая в реестры мировой науки…
Всё, дальше сворачивать нельзя. Во-первых, идем по самой кромке «соловьиной» зоны захвата. Во-вторых, впереди по курсу – полураздавленный голубь. Притом полураздавленный – в буквальном значении слова. Оцените, парни, инсталляцию: голова и шея целы, а остальное приняло блинообразную форму. Как раз по границе «комариной плеши» гепнулась пташка… А «комариную плешь» детектор, как уже выяснилось, не берет.
Да что за… Дистанция – два метра! У нас уже сосуды лопаться должны, а я не вижу аномалию, в упор смотрю и не вижу.
– Терех, сколько?
– Девять метров…
– Всем! Стой!
Встали. Метр. Восемь метров. Десять метров. Три метра. Четыре метра. И контуры всех остальных аномалий на экране детектора начинают смещаться. Свихнулся детектор.
Никогда такого не видел…
Ясно, что аномалия на нас реагирует. Но где она, сволочь, сейчас? Медленно подтягивается к нам? Или мы уже в ней?
Ё!
Сообразил наконец-то.
– А ну вперед! Бегом! За мной! След в след!
И понесся как только мог быстро. Вот она, справа, гадина! Три метра до нее! Из-под травы как будто фонарики светят и разными цветами переливаются. Очень мило. А в голове у меня нарастает тяжесть. Не боль, нет, именно тяжесть. И сердце выбивает барабанную дробь.
По широкой дуге мы обошли «болотные огоньки». Их и видно-то было одно мгновение, не больше. Пролетели стометровку так, что будь у нас прямо по курсу «живой факел», и его бы не заметили.
Если кто не понял, ребята, я побывал у группы отмычкой. Гробанулся бы я, остальные успели бы затормозить… Но такова, по большому счету, работа у проводника научной группы. Если, конечно, он нормальный человек и правильно понимает свою работу.
Проскочили!
Встали рядом с домом 12 по проспекту Вернадского. Супер-пуперсовременная высотка с какими-то пристроечками, но от пристроечек остались рожки да ножки. Кого-то здесь пытались убить или спасти с вертолета, били НУРСами, раскатали строения в хлам.
Откуда я знаю, парни, что именно с вертолета, а не как-нибудь еще? да потому что вот он, вертолет. Лежит в маленьком скверике перед домом, словно карась со вспоротым брюхом. Черный, мертвый. И понять невозможно, что именно убило его.
Толстый яростно пыхтит. Стрелок он что надо, а вот легкая атлетика – не по нему. Габариты у него не для легкой атлетики. Степан стоит, улыбается, мол, ничтяк, командир, со мной проблем нет. А вот Нине плохо. Она лежит на тротуаре, обхватив голову руками, и громко стонет. Терех хлопочет около нее.
– Таблетки… таблетки же… – бормочет Нина.
– Где? – спрашивает Терех.
– В вещмешке… Как больно… До чего же больно…
Аномалия зацепила ее сильнее других.
Скоро Нина перестала стонать, уселась на асфальте и начала раскачиваться из стороны в сторону, безмысленно глядя перед собой.
– Прошлый раз… я ведь только на десять минут… на самой окраине Зоны… а тут… а тут…
Слезы текут по ее щекам.
Терех, убедившись, что помирать бедная девушка не собирается, спрашивает у меня:
– Хоть вы понимаете, что за ерунда у нас с детекторами? Вам такое встречалось?
Я молча показываю ему свой. Экран у детектора почернел. Главная функция полетела. Функция слежения полетела. Функция связи тоже полетела. Теперь это просто кирпич нестандартных габаритов.
