никакой роли не играл. Вероятно, в Александре Ивановиче видели дельного военачальника; вероятно также, что у него был шанс на высокую и притом заслуженную карьеру в армии. Но падение Аф. И. Вяземского слишком навредило близким слободского «келаря».
Сообщал ли действительно Афанасий Иванович нечто важное о намерениях царя на берега Волхова? Нельзя сказать точно, но вероятность этого велика. Русские документы XVII века, как уже говорилось, упоминают о «ссылках» между Вяземским и новгородцами. Так что донос Ловчикова, надо полагать, возник не на пустом месте.
Видимо, и А. Д. Басманов так или иначе противился кровавому походу. Возможно, и он пытался сообщить новгородцам о том, какая беда ждет их в ближайшем времени. А может быть, просто попытался отговорить царя от столь жестокого плана.
Почему?
«Отцы-основатели» опричнины являлись самостоятельными людьми, а не бездумными исполнителями. Они считали свое положение прочным хотя бы потому, что получили его заслуженно. Они готовы были допустить казни — ради сохранения опричнины. Много казней. Ведь «семейное дело»! Они не гнушались ради своих семейств измараться о дела неприятные и душевредные — как, например, эпизод со свержением митрополита Филиппа. Но для них все-таки существовала нравственная граница.
Они изначально не являлись ни палачами, ни карателями. Тем более не обретался в них революционный дух, требовавший переворошить традиционные основы русской жизни, вздыбить ее и уничтожить всех противников подобного переворота. Они желали подправить кое-какие детали, но не искали способа перевернуть старинные устои вверх тормашками. И однажды кровавые «постановки» царственного «режиссера» стали приводить их в ужас. Надо полагать, Вяземский и Басманов дошли до той черты, которую не смогли переступить. Еще до большой опалы на Плещеевых пострадало несколько человек из их рода. Быть может, Алексей Данилович наивно верил, что сможет «повлиять» на царя, отговаривая его от жуткой затеи, и дорого расплатился за свою веру. Как ни парадоксально, в этой его «измене» проступают человеческие черты.
В образованном русском человеке наших дней, как правило, живет убеждение: все опричники одним миром мазаны. Только для одних опричники — армия очищения, преданные рыцари-служильцы, честно и бескорыстно выжигавшие скверну по всей стране, а для других все они скопом превращаются в кровавых зверей, палачей, душегубов и садистов без чести и совести. И в первом, и во втором случае на них примеряют мундиры энкавэдэшников, мысленно сажают их в «воронки» или ставят какими-то «вертухаями» на вышках концлагерей, иначе говоря, всем «монолитом» записывают в 1930-е. А опричнина никогда не была единой. Туда попадали люди с очень разными идеалами, целями и общественным положением. У Плещеевых и Вяземских в социальном смысле до крайности мало общего с сотрудниками НКВД. Это были аристократы (особенно родовитые Плещеевы), чувствовавшие себя хозяевами земли по праву «отечества», иными словами, по праву крови. Никто не назвал бы их выскочками без роду без племени. И они относились к своей земле и своему народу принципиально иначе, чем те же Малюта Скуратов, Василий Грязной, Григорий Ловчиков и иже с ними. Для «парвеню», вроде Григория Лукьяновича, государева милость значила всё, а для аристократа — нет.
Аристократ и вел себя самостоятельнее по отношению к престолу.
В 2010 году на докладе автора этих строк, посвященном опричнине, известный социолог Л. И. Блехер воскликнул: «Вы хотите сказать, что деятели, у которых руки по локоть в крови, не захотели запачкаться по шею? Не верю!» Прозвучало в духе: «Да не могли проклятые опричные энкавэдэшники показать себя нормальными людьми!» Так вот, не стоит переносить на опричников образ мыслей да и образ действий людей из 1930-х годов. Получается жуткий анахронизм.
А. Д. Плещеев-Басманов осмелился пойти против воли царя. Карьера его рухнула, потащив за собой в пропасть карьеры многочисленных родственников. Некоторых казнили одновременно с ним, других пораньше или чуть погодя, третьи всего лишь претерпели понижение в чинах… Серьезную потерю понесла русская армия, когда сгинули два его близких родственника, два видных полководца: братья боярин Захарий Иванович и Иван Иванович Плещеевы-Очины.
Современники рассказывали печальную историю: если один сын боярина, Петр, погиб вместе с главой семьи, то другой, Федор, тот самый фаворит Ивана Грозного, будто бы зарезал отца, желая сохранить собственную жизнь… Достоверность этой истории находится под вопросом, но и недостоверность ее не доказана. Алексей Данилович так радел за близких людей! А в итоге кто-то из них жестоко пострадал, а кто-то, быть может, поднял руку на главу семейства…
Федор Басманов не был казнен в результате общей большой опалы на Плещеевых, но и постов при дворе и в армии больше не занимал. Точная дата и обстоятельства его смерти не известны, однако отца он пережил ненадолго. С. Б. Веселовский указывает на одну довольно странную деталь: «Во вкладной книге Троицкого монастыря в 1570/71 (7079) г. записано “По Федоре Алексеевиче Басманове пожаловал государь царь… 100 рублев”. Из этого можно заключить, что у царя были какие-то особые мотивы увековечить память Федора»[162]. Собственно, многие подозревали Басманова-младшего в противоестественных отношениях с Иваном IV.
В том же году постригся во иноки опричный боярин Иван Яковлевич Чеботов. Он стал монахом Ростовской Борисоглебской обители.
Старинное московское боярство оказалось не столь прочной опорой для опричнины, какой хотел видеть ее царь…
Требовалось кем-то заполнить «кадровые ниши», опустевшие с падением крупнейших фигур опричнины. Тогда опричное военное командование и Дума пополнились выходцами из высшей титулованной аристократии. Раньше такого в опричнине не случалось! В опричной военной иерархии возвысился и
