Птица ударила крыльями по жести «козырька» под окном и улетела. Богдан, полный дурных предчувствий, стал собираться в университет; обнаружив на ковре под креслом синие колготки сына, испытал приступ раскаяния. Аккуратно сложил колготки, открыл комодик — и наткнулся на стопку альбомных листов: в последнее время Денис много и охотно рисовал, воспитатели в садике хвалили его за «развитие мелкой моторики правой руки»…
Богдан бездумно проглядывал карандашные рисунки, пока не наткнулся на один очень яркий, сделанный гуашевыми красками. На нем изображена была женщина в оранжево-синем клетчатом платье (кое-где оранжевая и синяя краска слились, но в целом нарисовано было аккуратно). Рядом на коричневом столике (толстая горизонтальная линия и две вертикальных) стоял зеленый круглый кактус в желтом горшке. Иголки были понатыканы карандашом; в сторону от зеленого шара тянулась огромная фиолетовая труба, похожая на граммофонную.
Богдан поднял брови. У оранжево-синей женщины было узкое лицо, нос как у Бабы-Яги и длинный злой рот уголками книзу. В руке она держала прямоугольный предмет — не то сумку, не то чемодан, не то коробку.
Богдан подумал, что обязательно надо похвалить сына за этот рисунок. Или за какой-нибудь другой — но обязательно похвалить; он видит Дениса так редко, возвращается поздно, в субботу сидит в библиотеке… В воскресенье валяется в изнеможении на диване… По утрам, невыспавшийся и злой, кричит на ребенка всего-то за то, что малыш задумался над мыльной пеной в пригоршне…
Стало быть, в субботу — в зоопарк. Богдан принял решение, и ему стало легче. Он запер дверь, все еще пахнущую новым дерматином, с медным значком «8» (Люськина покупка и гордость), и отправился, почти веселый, на встречу с научным руководителем, которая должна была состояться еще две недели назад, но по множественным уважительным причинам все откладывалась да откладывалась…
Екатерина Сергеевна восседала за профессорским столом. На краю стола стоял кактус, и фиолетовый цветок изгибался, как граммофонная труба. Одного взгляда на лицо кураторши было достаточно, чтобы понять: похвалы не будет. Ноздри тонкого носа раздувались, тонкий рот изгибался уголками вниз. Екатерина Сергеевна говорила негромко, скупо, и все просчеты, допущенные Богданом, его недоработки и небрежности, очеркнутые красным карандашом, ложились перед ней на стол один за другим — серыми машинописными листами.
Последней легла пустая папка; Богдан смотрел, как беспомощно болтаются завязочки. Он не ждал разгрома, но беда заключалась не в том: на Екатерине Сергеевне был костюм в оранжево-синюю клеточку, не такой яркий, как на детском рисунке, но все же вполне узнаваемый.
— …Одна радость — кактус расцвел, — сказала в заключение профессор, и ее тонкие губы наконец-то сложились в улыбку. — Идите, Донцов, и работайте… Я знала, что вы не хватаете звезд с неба… но чтобы в такой степени! Идите.
На ночь он выпил чуть не пол флакона валерьянки.
— Чем это воняет? — хмуро поинтересовалась Люська.
Богдан долго не мог уснуть, в полудреме читал какие-то стихи по незнакомой книге, успевал удивляться: что за строки? Неужели сам во сне придумал? А потом, провалившись окончательно, почувствовал запах гнилой картошки, очутился на ящике посреди овощебазы, а напротив, на другом ящике, сидел небритый старик, прикрывал нечистой ладонью выбитый глаз:
— Ходит за тобой… И ходит… Гляди…
— Кто ты? — спросил во сне Богдан.
— Игнатьич… — старик вздохнул. — Через меня ты в это дело встрял… Гляди…
На другое утро Денис одевался вдвое дольше, чем обычно, но Богдан не проявил недовольства. Наоборот — сообщил, что в субботу они с сыном идут в зоопарк; малой развеселился. Завязывая шнурки на высоких ботинках сына, Богдан спросил как бы ненароком:
— А какую это тетю ты нарисовал с кактусом?
Денис не сразу понял, о чем речь.
— Просто, — сообщил удивленно, когда Богдан сходил в комнату и принес рисунок. — Просто так. Красивая тетя.
— А где ты видел, что кактус цветет?
Денис засмеялся:
— Это краска размазалась!
Всю следующую неделю Денис рисовал зверей, а Богдан спал спокойно. Выпал и растаял первый снег. Ни черная птица, ни похожее на кота существо больше ему не мерещились. Он занимался диссером и ничем другим.
В пятницу Люська попросила Богдана забрать малого из садика. Дожидаясь, пока неторопливый Денис оденется, Богдан рассматривал пластилиновых мишек с бумажными ярлычками имен и подписанные шариковой ручкой гуашевые рисунки. Тема занятия была «Правила дорожного движения», на всех картинках имелись светофоры с глазками и ручками, дяди Степы в огромных фуражках, кое-где попадалось треугольное солнце в уголке листа и цветочки внизу. На рисунке Дениса, невнятном и довольно грязненьком, изображен был самосвал и маленькая фигурка под огромными черными колесами.
— Деня, — сказал Богдан. — Что это?
— Это тетя, которая неправильно переходила дорогу, — очень серьезно сообщил художник. — Нам про такое рассказывали!
