Левой кинул взгляд на часы, включил приемник.
– Послушаем, как наши сыграли в Киеве.
Радио сообщило, что на севере страны дуют ветры – от слабого до умеренного.
– Эх, пропустили передачу!
Редактор все еще размышлял о кладбище, которое перепахали. Когда-нибудь вскопают и его могилу, почем знать? Он одну за другой осушил две рюмки, приятно захмелел, все вопросы отошли в сторону.
– Ты меня не понимаешь, – обратился он к Левону, – называешься писателем, а не чувствуешь, – он был. почти пьян, – по-твоему, я… Не понимаешь, что я войну прошел, многое перевидал, многое…
Назревало самое нежелательное. Теперь надо ждать, что он начнет по пуговке расстегиваться, распахнет свою душу. Поэтому Левон поспешно сказал:
– Еще по рюмочке? Коньяк-то есть?
– Не знаю… Тут на донышке что-то осталось… А людей надо изучать вон как, со всех сторон. – Одну пуговицу он уже расстегнул. – Ты думаешь, я сухарь, ничем меня не проймешь? Считаешь, что я добро от зла не отличаю, трус, да?… А ну, поставь себя на мое место… Что скажешь, а?
Левон ничего не сказал.
– Ты не обижайся, – попросил редактор.
Левон заявил, что не обижается.
– Я пойду, – сказал редактор, – поздно уже. Ты за мной не ходи, я не пьян.
Приемник объявил, что сейчас передадут легкую инструментальную музыку (музыку тоже взвешивают, словно это сыр или гвозди; думают, люди сами не различат, легкая она или тяжелая).
– Всего хорошего, – сказал редактор. – Знатный был коньяк.
Левон разделся, лег. Придвинув телефон, набрал номер. На том конце долго не брали трубку.
– Я слушаю. Кто это?
– Лилит? Добрый вечер…
– Ненормальный! – Женщина бросила трубку.
Он набрал номер Ашота, подошла Алина.
– Это Левон. Ну как, купили в универмаге пальто для Гегеля?
– Для кого?
– Для Гегеля.
– Ненормальный. Затем и позвонил?
– Да. Как там Араик?
Алина засмеялась.
– Занимается. Не мешай, у меня стирка. – И положила трубку.
«За пять минут два раза „ненормальный“. Пожалуй, многовато», – подумал Левон и погасил свет.
– Поедешь на один день в район, – объявила секретарша. – Редактор говорил.
– В какой район? Она назвала.
Это хорошо, кстати, повидает Рубена, давно с ним не встречался. Во время войны Рубен как-то явился в школу с повязанным вокруг шеи шарфом. Это был самый обыкновенный шарф, его прислал дядя из Германии. Но в классе ни у кого не было шарфа. Как раз в тот день его выставили с урока за то, что он залил чернилами пальто Вагика. Директор тогда посмотрел на Рубена и сказал: «Тоже мне, человеком стал, шарфы носит». Сейчас Рубен первый секретарь райкома, а бывший их директор уже и не директор, преподает химию там же, в школе. Почему-то он вспомнил: «Человеком стал, шарфы носит».
Редактор говорил по телефону. Левон кивнул ему и сел. У редактора было сероватое лицо, – забыл, а может, не успел побриться… На столе лежали бумаги, письма, карандаши, под стеклом номера телефонов и фотографии – две смеющиеся девочки. Непонятно отчего, но каждый раз, входя в кабинет редактора, он смотрел на этот снимок и тоже улыбался.
Наконец редактор кончил говорить.
– Зачем я еду?
– Не помешало бы сначала поздороваться.
– Я же кивнул.
– Тебе кажется, что голова для того и существует?
– А для чего? Шляпы косить?
– Не остроумно.
– Зачем я еду?
Редактор набрал какой-то номер.
– Это я. Ну, как поступим?… Кого посылаю?… Левона. Он силен в таких делах… Ну, посмотрим. – Редактор положил трубку. – Старшеклассники, парень и девушка, покончили жизнь самоубийством…
