Фил рассчитался с доброй женщиной продуктами — выложил на стол четыре банки консервов (две рыбных, две тушенки), галеты и каральку колбасы. Татьяна Никифоровна стала отказываться, но не очень активно, а Фил был настойчив. Он видел, что старушка (да какая она старушка!) не прочь отведать «фабричного».
«Итак, — думал уфолог, — факт появления Двери в Прасковьино можно считать установленным. Можно будет считать установленным, — поправил он себя, — после того, как лично ее увижу. После того, как сам схожу на дальний выпас и убедюсь… убежусь… смогу убедиться. Только схожу и посмотрю. Заходить не буду. — Фил посмотрел на часы — до запланированного похода оставалось не более восьми часов. — Потом пообщаюсь с двумя другими очевидцами. А что нового я у них узнаю?.. Может, позвонить в Центр? Рано. Вот схожу, убедюсь (тьфу, блин!) увижу Дверь, тогда и позвоню… — Вздремнуть что ли?».
Выпитый чуть ли не с самого утра коньяк действовал, но слабо. Рассказ Прокопа Андреевича выталкивал из сна. Интересно, то, что увидел пастух в комнате за Дверью и через «стекло» — это индивидуально, или там нет ничего другого, только водка и недоступные коровки с жеребенками?
«Так, Филька! — сказал сам себе Фил, — тебя в Центре учили мыслить логически? Продемонстрируй. Что мы имеем? Мы имеем Дверь. За Дверью что? За Дверью комната со столом, покрытым скатертью. На столе бутылка „Московской“ водки и стакан. „Московская“, изготовленная и разлитая в одна тысяча девятьсот семьдесят втором году, в том самом году, когда Прокоп Андреевич призывался на службу в Советскую армию. Может быть, именно тогда он впервые попробовал водку. Может быть… Как там за Дверью все это оказалось — неважно. Пока не важно, для первого этапа рассуждений. А что важно? Важно — почему. Нет другого ответа, кроме того, что водка появилась там потому, что Прокоп Андреевич о ней подумал. Его мысль была прочитана, и желание удовлетворено. Кем? Тоже пока неважно. Главное — желание пастуха было удовлетворено. „Выпить“ было первым желанием пастуха, возможно, машинальным, каким-то привычным, не самым главным. А дальше?.. Ему показали картинку, и эта картинка была отражением его главного желания!»
Уфологу вспомнились слова Прокопа Андреевича: «Просрал я, Филька свое счастье. Жизнь свою просрал с этой водкой проклятущей!.. Если бы сразу дальше пошел…».
«Пастух выпил водки и его не пустили дальше! Вот в чем дело! Комната за дверью — шлюз. В ней осуществляется проверка человека на готовность к новой жизни, к жизни в его мечте».
Фил встал и заходил по комнате.
«Водка — искушение. Там в комнате может находиться что угодно, не только водка. Для кого-то деньги, для кого-то контрольный пакет акций Газпрома, для кого-то ордер на квартиру. Но что-то материальное, не духовное, не главное. Подарок, компенсация за утраченные иллюзии. А там, за этой комнатой — отображение мечты или сама мечта? И надо только сделать выбор: остаться в реальном мире с водкой, деньгами, контрольным пакетом и ордером на квартиру или шагнуть в мечту. Старик сделал неправильный выбор и потерял надежду на свою мечту».
Фил закурил, машинально отметив, что у него осталось только две сигареты. Совершенно забыл о них. О том, что в деревне может не оказаться магазина — даже мысли не держал. Как это — в населенном пункте более или менее центральной области России в двадцать первом веке и нет магазина?..
Ну и черт с ними с сигаретами! Сегодня вечером он сходит на дальний выпас, убедится, что Дверь есть и сразу же позвонит в Центр. К утру прибудут коллеги, которые помимо оборудования привезут и сигареты.
Фил заколебался:
«А стоит ли звонить в Центр? Может, самому?..».
Сигарета истлела до фильтра, пальцам стало горячо.
Дверь оказалась именно такой, какой ее описывали жители Просковьино. Ярко-белая, оконтуренная огненной полосой. Огонь был холодным и мерцающим. Впрочем, на огонь это не было похоже — скорее, на радугу. Но в этой радуге было не семь условных цветов, а только два — красный переходил в малиновый.
— Значит, факт существования Двери можно считать установленным, — вслух негромко сказал Фил. — Можно с чистой совестью рапортовать в Центр.
Но звонить и рапортовать никому не стал, усмехнулся. Он даже не взял с собой мобильник, отключил его и оставил в доме Татьяны Никифоровны. Еще там решил, что никуда звонить не будет. Пока…
Фил присел в траву и замер, прислушиваясь к окружающим звукам и тому, что происходило внутри него самого. С полей не доносилось ни звука. А внутри… Филу не было страшно, ему было тревожно. Словно он что-то не успел сделать. Что-то сказать или что-то додумать.
А ведь он крепко думал, коротая день в доме Татьяны Никифоровны, и ничего не мог придумать. Как ребенок перебирал в уме желания, надеясь, что хоть одно из них да сбудется. Пытался не думать о низменном, решительно выкинув из головы мысли о деньгах, квартире в Москве, о возможном повышении по службе. Пробовал думать о глобальном и высоком: «Пусть Россия будет богатой, пусть не будет войн, пусть все и у всех будет хорошо. Пусть…»
Все эти мысли были какими-то размазанными, и их было слишком много. Он не мог отыскать среди них одну — самую главную. А именно она была нужна. И еще. Фил не был уверен, что все эти мысли являются его истинными желаниями, именно его желаниями, принадлежащими лично ему. Почему-то
