бросил на корявом испанском:
— Имя. Фамилия. Где взял листовки?
Фидель решил молчать: отпираться бессмысленно — его поймали с поличным. Да и что он мог сказать? Он не встречался ни с кем из организации, кроме Марты. А Марта… Он вспомнил ее руки и губы, и ему не хотелось верить, что они уже никогда не будут вместе. Потому что из гестапо живыми не возвращаются. Тем не менее в глубине души Фиделя жила странная надежда, что все обойдется.
— Развяжите ему язык! — гаркнул немец на своем лающем языке, но Фидель его прекрасно понял. И содрогнулся: он знал, что в гестапо это делать умеют.
Один из автоматчиков хлестким ударом в челюсть свалил Фиделя на пол, и оба конвоира с азартом стали избивать его ногами. Фидель инстинктивно попытался принять удобное положение, чтобы защитить лицо и пах. Но быстрый удар под дых заставил его раскрыться, и кованый сапог палача угодил между ног.
Сказать, что боль была адской — значит, ничего не сказать.
— Хватит! — откуда-то издалека, словно из другого мира, донеслись до Фиделя слова немца. — Мальчик все понял, он сейчас нам обо всем расскажет. Поднимите его!
Фиделя подняли, придерживая под локти. Но ему не хотелось стоять. В избитом теле оставалось только одно желание — лечь на пол и больше уже не вставать.
— Кто давать тебе листовки против нас? — повторил немец на ломаном испанском.
— Не знаю, — прошептал Фидель, облизывая разбитые губы.
— Хорошо, — кивнул немец. — Мальчик не хочет говорить. Мальчик у нас герой. Мальчик хочет умереть героем. А я думал, только русские мечтают умереть героями. Но русские попали под влияние своих комиссаров и евреев. На Кубе нет комиссаров и евреев, так зачем же упорствовать? Зачем умирать в таком юном возрасте? Расскажи мне, откуда у тебя это, — немец поднял со стола листок бумаги, в котором Фидель без труда узнал листовку, — и я тебя отпущу.
— Не знаю, — прошептал Фидель непослушными губами.
— Хорошо, — кивнул немец. — Ты все-таки хочешь умереть героем. Посмотрим! — и что-то рявкнул по-немецки. Тотчас дверь открылась, и в комнату еще кого-то втащили.
Фидель повернул непослушную голову. И его будто снова ударили под дых: это была Марта!
Избитая, окровавленная, в разодранной одежде, она бессильно висела на руках солдат.
— Ты знаешь эта женщина? — спросил немец. На его узких губах играла иезуитская улыбка.
— Нет, — поспешно ответил Фидель.
— А ты знаешь этот мальчик? — вопрос относился уже к Марте.
Немец неспешно подошел к девушке и наконечником трости, сделанной из слоновой кости, поднял ее разбитый подбородок.
— Знаю, — медленно ответила она, и у Фиделя упало сердце: неужели она его выдаст? — Мы вместе спали…
— Так кто из вас говорить правда? — набалдашник трости уперся в нос Фиделя. Он понял, что сейчас его ударят, и сжался.
Офицер развернулся, словно собрался вернуться к столу, и вдруг, резко вскинув трость, ударил. Но не Фиделя, а Марту. Тростью. По лицу.
Из рассеченной скулы полилась кровь. Но у Марты, избитой, искалеченной хватило сил поднять голову и с ненавистью взглянуть офицеру в глаза.
— Скажи, грязная кубинская шлюха, где ты взяла это? — немец тряс перед лицом Марты пачкой листовок.
— Я не знаю, о чем вы, синьор офицер, — проговорила она. — Я не понимаю, за что вы меня бьете.
— Ты спала с этим мальчишкой, так?
Марта кивнула.
— И давала ему листовки?
— Если так, — Марта нашла в себе силы улыбнуться, — тогда я снабжала листовками всех немецких офицеров, с которыми спала. Вы и сами частенько засыпали, утомленный…
— Ах, ты грязная шлюха! — взревел офицер, брызгая слюной. — Да мы все про тебя знаем! Да, ты спала с солдатами и офицерами доблестной немецкой армии! Ты заражала их сифилисом по приказу Рузвельта и Сталина!
— У меня нет сифилиса…
— Молчать, кубинская свинья!
— Сам ты… грязная немецкая свинья! — сквозь зубы процедила Марта. И смачно плюнула в него, удачно попав в лицо.
— Что-о?! — как разъяренный зверь, взревел гансанос. И начал лихорадочно шарить у пояса в поисках кобуры. Наконец непослушные пальцы нащупали пистолет, выхватили…
