думают. Трепыхнулась мыслишка и пропала…
Наиболее разумным ему представлялся другой вариант: книгу следовало уничтожить. Но… это невозможно, нет, решительно невозможно.
Егор вспомнил фразу профессора Антонова: «Благоговение перед книгой должно войти вам в плоть и кровь. Конечно, если вы хотите чего-то стоить как археографы». Да еще такая редкость… Сакра-1! Впрочем… Черт с ними — с уважением, с редкостями! Это же бомба замедленного действия.
Уничтожить. Немедленно.
Но как?
Для непрофессионала такого вопроса не существовало. Но Горелов был профи, и как профи был готов удушить всех покойных марсиан за их прекрасные технические достижения.
Марсианские рукописи не подлежат уничтожению. Совсем. Никак. Ядерное оружие на них, правда, никто не испытывал, но температура, при которой плавится железо, и воздействие концентрированной серной кислоты их не берут.
Егора мучили сомнения: «А откуда мне знать, что это слово, это сочетание нескольких звуков, действует разрушительно? Быть может, оно и убивает марсиан, но не действует на людей?..». Часов в двенадцать ночи, так и не найдя ответов на свои вопросы, Егор решил, что с ними можно подождать до утра.
Утром Егор наскоро позавтракал яичницей с беконом и пошел прогуляться по городу в поисках верного решения. Весь день он провел в блужданиях, а вечер скоротал за рюмкой коньяка. Здравый смысл смеялся над ним. Нагло хихикал и строил рожи. Скажите пожалуйста — новый принц датский выискался! Быть — или не быть? Спалить или забыть? Да и спали ты ее попробуй, голубчик. Легче стеклом разрезать алмаз.
Когда он вышел из кафе, на улице стояла темень. Внезапно Егор вспомнил, что ночь — не лучшее время для прогулок. А всему виной молодежь с ее проклятыми электронаркотиками. Поставить себе в башку штучку, щекощую центр наслаждения, — пара пустяков и сущие копейки. Но вот «сменить батарейку» стоит в десять раз дороже. Это надо же было додуматься до такого способа ловить кайф…
И ни единого полицейского вокруг, как назло. Да что там, вообще ни души. Егор ускорил шаги. Ему оставалось пройти всего несколько кварталов до дома, когда на плечо ему легла массивная рука, а в бок уткнулось что-то острое:
— Карточки, приятель! — услышал он хриплый голос над ухом. Попытавшись вывернуться, Егор с пугающей ясностью осознал, что, даже расставшись с деньгами, он вряд ли намного продлит себе жизнь — от грабителя веяло не алкоголем, а безумием.
— И почему мы молчим? Боязно? — наркоша рассмеялся по-девичьи визгливо. А здоровый мужик. Это несоответствие испугало Егора больше всего, он вмиг покрылся холодным потом. Попробовал вывернуться, но сведенные внезапной судорогой мышцы отказались повиноваться.
Тогда губы Егора сами собой произнесли запретное слово. Смех за его спиной прервался, Егор отскочил в сторону и долгие секунды смотрел, как незадачливый грабитель, побагровев и схватившись за сердце, оседает на асфальт. Оставив тело лежать посреди дороги, Егор переулками поспешил к дому, и сердце его билось сильнее обычного.
Наутро лента новостей донесла до него подробности: «Николай Макаров, 32-х лет, найден мертвым посреди улицы Красных зорь. Предполагаемая причина смерти — сердечный приступ. В руке покойного был зажат нож, и следствие считает, что…». Егор не стал дочитывать заметку до конца. Сердечный приступ, как же! Если бы кто знал, что Макаров был убит словом в сердце! И что он, Егор, обладает универсальным оружием, которым всегда так жаждало владеть человечество! Он мог бы вершить истинное, гуманное правосудие, безболезненно убивая преступников и щадя невинных людей!
Э… Пора остановиться.
Книга уже превратила его в убийцу, и глупо оправдывать себя безвыходностью ситуации. Надо уничтожить её. Нет, просто найти способ, и уничтожить. Способа, в принципе нет, но найти его надо.
В конце концов, мы на Земле, а не на Марсе. У нас принято ко всякому закону дописывать исключения. Потому-то мы и живы до сих пор.
Первым делом Егор попытался выцарапать убийственное слово, но безрезультатно: лезвие за лезвием ломалось о древние страницы.
— Раз так — пылать тебе в адском огне, — нервно усмехнулся Егор. — Попытка не пытка.
И он швырнул кодекс в камин. Несколько часов спустя, когда камин прогорел, Горелов вытащил из него рукопись. Ничуть не поврежденную, лишь покрытую слоем копоти.
Горючее аэрокара оказалось для противницы не опаснее майской росы.
Расплавленный свинец повредил ей не больше грибного дождичка.
Химикаты, способные растворить дом, стекали с нее мыльной водицей. А вот Егор понес тяжелые потери. Ремонт перекрытий подземного гаража проделал в его бюджете изрядную брешь…
Пресс в автомастерской вышел из строя, и приятелю-механику, обалдевшему от такого аттракциона, пришлось отстегнуть еще семь сотен со счета.
Попытка глубокого замораживания закончилась ангиной для Егора и полным здравием для проклятой рукописи.
Лом отскакивал, проделывая в листах неубедительные вмятины, распрямлявшиеся на глазах. Вмятины же в паркете, дружелюбно принявшем рукопись на свою ни в чем не повинную плоскость, совершенно не желали распрямляться.
