Слева сквозь дождевую завесу выступает еще одна каменная стена. Вот она, горловина.
Краулер сбавляет ход, почти крадется по расселине.
Внезапно снова накатывает низкий гул, от него почему-то неприятно закладывает уши, будто в самолете. Земля приподнимается вместе с тяжелой машиной, потом резко проваливается вниз.
У ух! У Генки лязгают зубы, и сосет под ложечкой.
Андерсон невнятно ругается и прибавляет газу.
Снова накатывает гул. Еще один толчок.
На крышу краулера обрушивается мощный удар. Дикий скрежет металла. Это в грузовом отсеке.
Чуйков решительно вылезает из кресла.
– Пойду гляну, как там груз.
Пол нахмурился.
– Осторожнее, Джен. Может быть пробоина.
– Ты же говорил, что это танк?
– Танк тоже можно повредить.
– Вот я и посмотрю.
Генка перебрался в заднюю часть кабины, толкнул дверцу грузового отсека.
Внутри темно, пахнет озоном. Закоротило, решил Генка. Пошарил справа, нащупал на полке фонарик. Зажег.
Желтый конус выхватил узкий проход между двух рядов стеллажей. Дальше – широкое пространство: каюта с двумя откидными койками и таким же столиком.
Чуйков пробрался в каюту, посветил по сторонам, потом на потолок. Ну, так и есть. Посередине, где крепилась лампа, торчит здоровенный каменный зуб. По его ребру на пол стекает тонкая струйка воды. А лампа болтается на обрывке проводки с другой стороны.
– Ни фига себе плюха! – громко говорит Генка. Луч фонаря упирается в угол: контейнер с вакциной на месте.
Там всё в порядке. Генка поворачивает обратно к кабине, и в этот момент краулер сотрясает еще один удар.
Чуйкову показалось, что упало само небо. Он не устоял на ногах, кубарем покатился назад, в каюту. Фонарь вылетел из руки и погас.
Темнота. Генка не сразу сообразил, что машина больше не движется.
Ощупью кое-как поднялся на ноги. Прислушался. Мотор краулера урчит на холостых оборотах, дождь по крыше молотит, а в кабине – тишина.
– Эй, Пашка!
Нет ответа.
– Пашка, кончай дурить! Отзовись!
Молчание.
Чуйков растопырил руки, нащупал ребра стеллажей, двинулся к кабине. Взялся за ручку, рванул дверцу на себя. Темно. Странно, подумал, приборная доска вырубилась, что ли? Шагнул вперед и едва не разбил нос о… гранитную стену.
– Что за напасть?!
Быстро ощупал холодный шершавый камень, заткнувший проход. Попробовал сдвинуть – куда там! Многотонная глыба намертво законопатила грузовой отсек и Генку в нем.
– Спокойно, брат, – сказал сам себе Чуйков. – Выход всегда есть.
Ну, точно! Аварийный люк над столом в каюте. Так же медленно, ощупью Генка вернулся в каюту. Минуты две ползал по полу, но фонарь отыскал. Дальше пошло легче. К стене каюты оказалась прикручена стремянка. Взобрался по ней, отвинтил запорный болт, уперся плечами в металлический блин. Люк не поддался. Генка надавил сильнее, раздался громкий щелчок, крышка улетела в дождливый сумрак.
Чуйков выбрался на покатую крышу и сразу увидел это. Огромный, величиной наверное с грузовик, ребристый сколок торчал на месте кабины краулера. Вернее, той части, где раньше сидел Генка. Остальная кабина была сильно смята, но боковые стойки уцелели.
Чуйков невольно сглотнул, когда понял, чего избежал. Следующая мысль ожгла кипятком: Пашка!
Метнулся, оскальзываясь, к кабине, сполз на подножку, пнул висящую на одной петле дверцу.
Американец так и сидел на своем месте, ухватившись левой рукой за рычаг. Правой руки у него не было. Так показалось Генке сгоряча. Он глянул на бледное, оскаленное лицо Андерсона, увидел закаченные белки глаз, определил – шок.
Дальше действовал как автомат.
Осмотреть пострадавшего, проверить пульс, дыхание. Без сознания. Это хорошо. Обойдемся местным анестетиком. Так, правая рука цела, но зажата между спинкой кресла пилота и камнем. Может быть раздроблена кость. Посветить фонариком на пол – следов крови не видно. Уже лучше. Где аптечка?..
