верности, заткнул руками уши. Отгородившись таким образом от мира, он вызвал в памяти дорогу в горах, почувствовал в руках тяжесть пыльного, нагретого солнцем камня, и тут же коротко полыхнул под веками, у края ресниц, обетованный свет… В следующее мгновение свет вспыхнул ярче – кто-то отнял подушку от его головы.
– Господин Данин? Великодушно простите за вторжение…
Над ним склонилось морщинистое усатое лицо. Данин с трудом сел и прикрыл ноги одеялом. Он вспомнил, вчера этот пожилой капрал в чёрной форме протоколировал его пьяные безобразия. Кроме капрала, в комнате находились ещё двое: очень подтянутый штатский средних лет, высокий, широкоплечий, в тёмном плаще, с сократовски умными глазами и с залысинами, которые его совсем не портили, и немного растерянный молодой человек с папкой в руках, одетый в короткое пальто песочного цвета. Этот всё время держался поближе к штатскому, словно боялся потеряться. Данин, в нижней белой рубахе, сидел перед незнакомыми людьми, вдруг заполнившими его приватное пространство, как вытащенный из берлоги медведь – злой, большой и взлохмаченный.
– Карл, помогите доктору, – ровным голосом сказал штатский.
Капрал немедленно поднёс Данину стакан с пузырящейся водой. Данин поморщился.
– Рассолу бы…
– Пейте, вам полегчает, – настаивал штатский. – Надеюсь, вы извините нас за столь необычный и ранний визит, господин Данин. Но такая уж у нас работа. Дело не терпит отлагательства.
– Если вы по поводу вчерашнего, то я всё возмещу, господа. И за витрины, и штраф… Я никогда не отказываюсь от своих обязательств.
– Похвально, – произнёс штатский, наблюдая, как Данин жадно глотает воду. – До дна, вот так, хорошо.
Данин будто испил живой воды. Он как-то сразу воспрял телесно, ровнее задышал, приободрился.
– А в чём, собственно, дело?
Штатский сел на придвинутый к постели стул.
– Вчера вы подписали вот этот протокол. Узнаёте? – Он подержал в воздухе, перед лицом Данина какой-то лист бумаги.
– Подпись моя…
– На вопрос «Фамилия матери?» вы ответили: «Красина».
– Где?
– Вот. А в прежних анкетах вы указывали «Данина».
– М м… Дело в том, что мама всегда называла только эту фамилию, Данина. Но четыре года назад, после её смерти, я случайно обнаружил письмо, где говорилось, что какое-то время она носила фамилию моего отца, Красина. Это никак не повлияло на право наследования, потому что она оставила завещание в мою пользу, как Данина – Данину. Но вчера меня об этом спросили, в участке… ну, и я, видимо, машинально… – Данин постеснялся сказать «спьяну», – почему-то написал «Красина». Оговорка. Я об этом часто думал в последнее время.
Все трое, капрал, штатский и помощник, смотрели на Данина. Их молчание подействовало на него болезненно. На краткий миг ему показалось, что эти неподвижные фигуры вокруг – лишь плод его воображения, следствие нездоровья.
– А другие биографические данные вы не меняли? Например, год рождения?
– Нет. Зачем мне?
Глаза у штатского заблестели.
– И всё же я не понимаю, – сказал Данин, поочерёдно взглядывая на непрошеных гостей. – В этом нет ничего противозаконного. Произошла путаница, но ведь всё прояснилось?
– О, да, конечно, и мы этому очень рады. Вы говорите по-русски?
– Неужели ж нет? Я родился и три года прожил в России. Не вижу повода скрывать.
– А потом мать вывезла вас в Германию в связи со своей профессиональной деятельностью, – сказал штатский по-русски почти без акцента.
Данин усмехнулся.
– Сначала мы жили в Бельгии, – ответил он тоже по-русски, – потом во Франции, и только потом перебрались в Германию.
– Да-да, мы знаем. Евгения Александровна владела несколькими языками, работала переводчиком в крупном издательстве, много ездила по миру… Можете что-нибудь рассказать об отце?
– Я его не помню. Когда он умер, я был ребёнком. Это наша семейная трагедия.
Штатский понимающе кивнул.
– Сочувствую. Можно взглянуть на то письмо, с фамилией Красина?
– Оно затерялось после переезда.
– Жаль, жаль… Ещё один вопрос. Вчера вы повели себя неосмотрительно… всех удивили.
– Сорвался, – неожиданно легко признался Данин. – Если б вы знали, как мне надоела моя стоматология. С утра до вечера – зубы, зубы… Восемь лет подряд. Видеть их не могу!
