Штабс-капитан вздохнул.
– Ладно, вернемся к нашим… как их, ну этим… Кто первый начал-то?
– Англичане… – осторожно ответил Прокопий.
После добродушных расспросов коменданта у техника возникло ощущение, что на этот раз всё может и обойтись. Он знал, что после того, как напряжение во взаимоотношениях между Британской и Российской империями несколько спало, по всем органам военной и гражданской власти был направлен строгий циркуляр, предписывающий обращаться с подданными Британской короны с максимальным вежеством и ни в коем случае не провоцировать никаких конфликтов. Им в полку тоже зачитывали приказ командующего Царьградским особым оборонительным районом. Но рази ж пьяному чего докажешь?
– А чего ж они побиты, а вы – нет? Или все как на подбор – бойцы на кулачках или в этой, как его, новомодной борьбе «самоз»[49] господина Спиридонова[50]?
– Куда там, – Прокопий осторожно махнул рукой, опасаясь, что сей жест рассердит штабс-капитана, – просто они ж все пьяные были. Один так вообще до нас не добрался – четыре раза о стулья и столы спотыкался и падал. Так что того, чернявого, из нас вообще никто и пальцем не тронул.
– Вот как? – удивился комендант и снова задумался. А затем внезапно спросил: – А откуда будете-то?
Прокопий покосился на Трифона.
– Ну… это… мы с техником Калобиным из-под Самары, а техник Вазелонидиос – он местный.
– О, как! – удивился штабс-капитан. – И как это?
– Так он вместе с нами в Каче[51], в авиационно-техническом училище учился.
– А вы как из Самары в Качу попали?
– Так по набору. Мы в фабрично-заводской школе при судоремонтном заводе учились. Ну и как услышали, что в авиатехников набирают, так, аккурат, и…
– Поня-ятно… – протянул штабс-капитан. – Что ж, господа техники, – он на мгновение задумался, а затем взревел: – Апанас!
– Слухаю, Ваш блаородье!
– А Конуркин еще здесь?
Прокопий напрягся. Фамилию Конуркин носил унтер, старший того самого патруля, который и загреб их в комендатуру. И был он весьма дюжего телосложения.
– Здеся, где ж ему еще быть-то?
– От, шельма! – ругнулся штабс-капитан. – Небось сидит в дежурной и квас холодный хлещет.
Апанас потупился. Видимо, так оно и было.
– А ну-ка давай его сюда.
– Сей секунд!
Унтер Конуркин появился в кабинете через пару минут и, судя по анисовому духану, который доносился до техника, за это время хлестанул не только квасу[52]. Штабс-капитан окинул его сердитым взглядом. Унтер вытянулся во фрунт.
– Вот что я тебе скажу, Конуркин, – неторопливо начал комендант, – а… не поймал ты тех хулиганов, что англичан побили.
Конуркин изумленно вытаращил глаза, а затем повернулся и недоуменно уставился на стоящих рядом с ним троих авиатехников. Но это недоумение продлилось буквально пару минут, а потом на его лице появилось понимание. Унтер шумно выдохнул и сокрушенно кивнул.
– Дык… так точно, ваше благородие, не споймал – утекли, как есть утекли! Уж больно шустрые оказались. Виноват…
– А кто такие были – разглядел? – поинтересовался штабс-капитан.
– Дык… рази ж тут углядишь? Оне ж так припустили – только пятки сверкали. А по пяткам-то что разглядеть можно?
– Хм… плохо, – кивнул комендант. – А дуканщик что говорит?
– Дык… – Тут унтер задумался, почесал затылок, а затем решительно произнес: – Ничего не говорит, ваше благородие.
– Совсем ничего?
– Совсем, – кивнул Конуркин. И тут же опроверг свои слова: – Как есть говорит – знать не знаю и ведать не ведаю, кто такие. Первый раз седни зашли и вот нa тебе – такой дебош устроили.
– Точно так говорит?
– Точно, – убежденно кивнул унтер.
– Ты на всякий случай это… сходи к дуканщику и еще раз его порасспроси. И, это… с людьми своими поговори. Может, они чего заметили? А ну как удастся найти, кто это так наших «гостей» приложил. Нам же это без наказания никак оставлять не можно. Циркуляр-то помнишь?
– Так точно, ваше благородие.
– Ну вот. Значит, этот случай надо расследовать со всем возможным тщанием, понял?
