мрачного мира – а прямо по курсу поднимался из волн огромный город в густой зелени пальм и вечном рокоте прибоя. Город устремившихся к небу колоколен и минаретов, город-дом тысячи кораблей и миллиона лодок, с берегами, украшенными кремовым мрамором дворцов и темным камнем тысячелетних крепостных стен.
– Товарищи, – мрачно, почти скорбно сказал орлиноносый (в утреннем свете стало видно, что волосы его белоснежно седые, а глаза окружает сетка морщин), и его спутники приблизились. Хесслер злым щелчком запустил окурок в волны. Третий товарищ, невзрачный молодой человечек с соломенной щеткой усов и серыми глазками, вцепился ладонями в борт и ловил каждое слово, – товарищи, мы с вами прибываем на землю заклятого классового врага. Сохраняйте пролетарскую бдительность. Партия дала нам задание – стать свидетелями этой буржуазно-монархической комедии, и не более. Сохраняем видимость дипломатии… хотя отношение врага к нашей республике известно. Вам слово, товарищ Нойер.
Соломенноусый Нойер хмуро кивнул:
– Мы все – дети интернационала, товарищи, но не стоит забывать, что говорил об этом варварском народе Маркс: славяне – угнетатели всех революционных наций. Недалек тот час, когда цивилизованные народы вступят в ожесточенную борьбу за освобождение рабочего класса всего мира. И кто знает, не станет ли буржуазная Россия самой черной, самой опасной скалой на нашем пути?
На палубе стали появляться пассажиры, и троица товарищей перешла на шепот.
Тем временем мимо потянулись бесконечные причалы и доки, закрыли небо тронутые ржавчиной бока судов со всех концов света; проводил гостя грозными жерлами пушек линкор с Андреевским флагом, закачались над набережной темно-зеленые лапы пальмовых листьев – и вот выплыл, поднялся плавно из глубины порта розово-белый неоготический замок: морской вокзал. Над входом в здание вокзала ветер с трудом разворачивал тяжелые бело- сине-красные шелка и черно-желто-белые знамена царской династии. Звонко ударил колокол. С грохотом побежали усатые матросы в белых рубахах. Мгновение – и теплоход замер у пристани в паучьей сетке швартовых.
«Классовые враги» встретили гостей у сходней с прохладной вежливостью. Обязательные формальности постарались по возможности сократить. Молодой паспортист в синей фуражке сверился со списком и оттиснул в дипломатических паспортах круглые печатки виз с двуглавым орлом – срок пребывания неделя: с 5 по 12 июня 1937 года. «Без права покидать пределы Константинопольской губернии».
– Оружие, драгоценности? – на хорошем немецком поинтересовался чиновник.
– У нас дипломатический статус, позволю напомнить, – нервно качнулось плюшевое кепи.
– Декларации всё равно нужно заполнить, – чиновник был само терпение.
Хесслер выступил вперед.
– Вы не смеете задерживать нас, – с перекошенным от злобы лицом проскрипел он, – не пытайтесь унизить в нашем лице наш народ и страну.
– Но господа…
– Никакие мы вам не господа!
Молодой человек за стеклом покрылся пятнами:
– Как бы вы себя не называли, но у нас тут особый режим, и все прибывающие на коронацию гости заполняют декларации, в этом нет ничего унизительного для…
– России никогда не победить Германию! – оборвал Хесслер.
– Вот возьмите, – Нойер бросил в окошко три торопливо заполненных бланка, – идемте, Хельмут. Не стоит повышать голос, мой друг.
– Кто ж такие? – с интересом спросил паспортиста пожилой жандарм, после того как восьмицилиндровый черный «Бьюик» с красным флагом на капоте исчез в клубах пыли за кипарисовой аллеей. Страж границы показал список:
1. Конрад Миллер – глава делегации, Народный комиссар иностранных дел Союза Социал-Демократических Республик Европы.
2. Конрад Нойер. Помощник секретаря Центрального Комитета Коммунистической партии ССДРЕ по международным вопросам.
3. Хельмут Хесслер, помощник Народного комиссара иностранных дел ССДРЕ, Народный трибун Баварской советской республики.
– Вишь ты, немчура, понаехали к нам, – усмехнулся жандарм в густые усы. – Ништо, скоро перевешаем всех красноперых, попомни.
Оливер Фогт неохотно открыл глаза. В окно гостиничного номера лился тусклый утренний свет, казавшийся продолжением странного, тревожного, но в то же время приятного сна. Беспокойство скользило где-то по грани дремлющего сознания, похожее на мрачную тень на грозовом горизонте; но буря была еще где-то далеко в будущем, а настоящее горячо пульсировало в груди, медленно утекало сквозь пальцы, настоящее состояло из нежности и покоя. Сон был напитан теплым запахом женщины… но сейчас запах исчез, и Фогт больше не хотел оставаться в этом сне.
– Полина? – шевельнулись губы.
Постель рядом пуста, но еще теплая. На письменном столе в хрустальной вазе дремали чайные розы, в сумраке огромные пушистые бутоны казались черными. Полупустая бутылка дорогого цимлянского вина. Раскрытая на середине походная тетрадь, склянка чернил и перо. На тумбочке у кровати холодно блеснул новенький шестизарядный револьвер.
– Полли…
Ах вот же она, на балконе – смутный силуэт за прозрачной занавеской. Вот ветер отбросил светлую ткань, и Фогт увидел ее печальный образ, тонкие
