— Где обучался?
— Ускоренный курса прошел!
— Тьфу ты, — пробормотал радист Зиновьев, совсем юный парень, и отставил недоеденную тушенку. — Вот и счастья привалило.
— Пакор — это такая фамилия? — спросил наводчик, младший лейтенант Красильников, покусывая травинку.
— Не, не фамилия. — Азиат опять белозубо улыбнулся, сощурив и без того узкие глаза так, что они превратились в крохотные щелки. — Пакор — имя. Моя имя!
— А отчество как? — влез заряжающий, ефрейтор Вяхирев. — Отца как звали?
— Тоже Пакор! — Азиат с достоинством выпятил челюсть и принялся перечислять: — Отец — Пакор, дед — Пакор, прадед — Пакор…
— И как вас только бабы сортируют, — буркнул Дергач. — Ладно, хорош базарить. Давай, узкопленочный, лезь в танк, понял-нет? Будем смотреть, чего могёшь.
Пакор козырнул, повернулся к танку и застыл. Шевеля губами, он читал надпись на башне.
— Грамотный, гляди-ка, — ухмыльнулся Красильников и толкнул азиата в спину. — «Погибель Гитлера», соображаешь? Давай, прыгай в седло.
Новый механик-водитель раскорячился на броне, задом вполз в люк и уселся на пропотевшее сиденье. В танке пахло соляркой, гуталином и железом. Дергач уже был внутри.
— Ну, что сидишь? Заводи, — распорядился он и тут же с надеждой спросил: — А может, ты не умеешь?
— Почему не умеешь? — В голосе Пакора послышалась обида. — Мала-мала умею. Педаль знаю, ручка знаю, прибора знаю. Пакор — механика- водитель, Пакор бумага на карман есть!
Красильников, усевшись на передке танка, свесился в люк и ткнул пальцем в одну из лампочек на приборной доске:
— А это что?
— Какой — эта? — непонимающе завертел головой Пакор.
— Ну вон, слева…
Азиат перестал шарить глазами по приборам и четко повернул голову направо.
— Стоп! — поднял руку Дергач. — Ты чего, етитская сила, право-лево не знаешь?
— Почему не знаю? — снова обиделся Пакор. — Хорошо знаю. Вот левый рука, вот правый…
— Твою мать! — с чувством выругался Красильников. — Везет нам, как утопленникам.
— Еще раз покажи, — хмуро приказал Дергач.
Пакор уловил, что что-то идет не так, на всякий случай улыбнулся, но повторил все в точности — левую руку назвал правой, а правую — левой.
— Пиндык, — горестно закатив глаза, подытожил Дергач.
— Погоди, командир! Может, выкрутимся, — Вяхирев, тоже забравшийся в танк, сунулся вперед, повертел обритой наголо головой и спросил:
— Слышь, боец, а цвета ты различаешь?
— Э-э, моя цвета хорошо знает. Много! Красный, зеленый, желтый, синий, другие еще, — с достоинством, как маленькому, ответил Вяхиреву Пакор.
Красильников вынул из планшета несколько цветных карандашей, сунул под нос механику-водителю.
— Покажи, где какой.
— Вота зелены, вота желтый, вота красный, — тыча совсем в другие цвета кривым грязным пальцем, зачастил азиат.
— Нет, это пиндык, понял-нет? Самый настоящий, пиндыковский, — обреченно вздохнул Дергач. — Пошел я, мужики, к комбату…
— Стой! — Красильников застучал сапогами по броне, взобрался на башню и через распахнутый люк поманил лейтенанта. — Есть мысль, командир… Надо Моцарта звать. Зиновей — пулей, пулей давай!
Жора Моцаревский по кличке «Моцарт» был, пожалуй, самой известной личностью не только в 12-м отдельном танковом батальоне, но и во всей 37-й ударной танковой бригаде. Тому способствовал ряд факторов: Жора был одесситом, балагуром, бабником, пьяницей, гитаристом, а главное — кольщиком, причем неплохим. Словечко «кольщик», ничего не говорящее непосвященному уху, обозначало, однако, самую настоящую профессию, приносившую Жоре стабильный доход и широкую славу.
Пришел Жора не сразу. Прошло не менее часа, в течение которого Дергач и заряжающий Вяхирев, исполняющий по совместительству обязанности младшего механика-водителя, гоняли взмокшего Пакора по устройству танка, прежде чем между березками показалась высоченная крупногабаритная фигура, раскачисто шагавшая в сторону «Погибели». Худощавый Зиновьев трусил следом, прижимая к груди какой-то сверток.
Несколько секунд спустя Моцарт предстал перед экипажем во всей красе: руки по локти в карманах, из-под распахнутого ворота танкового комбинезона выглядывает тельняшка, смоляной чуб висит едва ли не до плеча, на краснощеком лице круглятся масляные глазки и дымит невесть откуда раздобытая кольщиком папироса-казбечина, прилипшая к нижней губе.
— Чего хочете, боевые друзья? — сплюнув окурок, поинтересовался Моцарт, глядя исключительно на Дергача.
