— Да ну?! — Майор чуть отодвинулся и как-то по-новому осмотрел стоявшего перед ним юнца с офицерскими погонами. — И как же это ты… сподобился? У них же, я слышал, шкура — линкором не прошибешь.
— Так я шкуру-то как раз и не трогал, — застенчиво улыбнулся Оськин. — Я им стволы орудий отхреначил.
— Как это? — у летчика округлились глаза.
— Ну, — начал объяснять гвардии младший лейтенант, заметно оживляясь, — сижу я со своей «тридцатьчетверкой» за стогом, а тут три фрицевских панцера мимо ползут. Я подождал, а потом ка-а-а-ак прыгну на них. В смысле, танк, конечно, прыгнул, а не я сам. Кричу механику: «Дорожка, мать твою!» В правом манипуляторе у меня был зажат Златоустовский кумулятивный клинок. Вот я им-то и вдарил. Вмах. И так три раза!
Над Воробьевыми горами вставало утро…
Да, это было где-то тут. Вот так, наверное, тогда, в 1812, тут и стоял Великий Корсиканец. Высился в своей легендарной треуголке, соединив руки за спиной, стиснув зубы и глядя вниз. В нетерпении покачиваясь с носка на каблук и обратно. А упертые иваны все не несли и не несли ему ключ от своей столицы. Иваны — они такие, да. Унтерменши, что с них возьмешь?
Фюрер, а по совместительству рейхсканцлер, верховный главнокомандующий и живой бог Германии, с Воробьевых гор смотрел на Москву…
Утро выдалось солнечным, и по выглядывавшим то тут то там куполам церквей скакали веселые яркие блики. «Надо же, а мне докладывали, что комиссары снесли все храмы…» — мысль промелькнула по задворкам сознания Великого Арийца и потерялась в череде других, куда более насущных. Более важных.
Ах, эта старая проститутка Судьба. Какой великолепный танец он с ней станцевал. Как летели годы, как горела и корчилась Европа в огне пожаров… Гибель богов! И вот он тут. А перед ним — Москва. Последний акт драмы.
Где-то неподалеку взревело, залязгало, потянуло дизельным выхлопом. Фюрер не стал оборачиваться, и так прекрасно зная, что это такое. Танки. Они шли к Кремлю — к этой цитадели Красного дьявола. Там, на главной площади русских, будет парад. Парад Победы. Что ж, это вполне закономерный финал. Очень, очень по-вагнеровски.
Вокруг царила весна — праздник рождения, но настроения это не поднимало. Слишком много осталось всего позади. Слишком много. Он, фюрер, устал. Безумно устал. Теперь, конечно, можно будет отдохнуть… Какое-то время.
Фюрер усмехнулся этой идее и поглубже засунул руки в карманы шинели. Ему было зябко.
Позади Гитлера стояли двое. Вообще-то вокруг была куча народу — одного оцепления человек пятьсот, — но ближе всех стояли двое. Один из них, молодцеватый генерал-майор, наклонился к своему соседу, низенькому очкарику в шляпе, и тихо, боясь нарушить торжественность момента, спросил:
— Куда его теперь?
— Куда, куда… Верховный сказал — в зоопарк. И смотри у меня, Судоплатов, чтобы клетку чистую подобрали. И не кормили чем попало. Он, понимаешь, ве-ге-не-тарианец.
— Слушаюсь, Лаврентий Павлович!
Почувствовав за спиной начавшееся движение, фюрер в который раз печально подумал: «Нет, надо. Надо было стреляться. А то теперь… Эх, унтерменши. Что с них возьмешь?»
Над Москвой вовсю стоял одуряющий май 45-го, и к Красной площади, бухая стальными ступнями об асфальт, шли танки.
Роковой 1941 год закончился. Год 1942-й только начинался, но уже обещал быть крайне богатым на неожиданности…
Родившийся где-то над просторами Тихого океана бриз с резким щелчком развернул громадное сине-бело-красное со звездой полотнище над стоящим на рейде линкором и понесся дальше — гонять пыль по улицам Вальпараисо. На большее сил у ветра не хватило. Серая туша «Альмиранте Латорре» даже не дрогнула, придавленная к воде титаническим весом брони и орудий.
— Буэнос диас, сеньорес.
— О, Фернандо, амиго, присоединяйтесь. — Старший помощник Хуан Карлос Гомес скрипнул креслом и гостеприимно улыбнулся только-только сменившемуся с вахты офицеру. Тот благодарно кивнул, блеснув в свете плафонов двумя узкими лейтенантскими полосками на рукавах, прошел в глубь салона.
Несмотря на распахнутые иллюминаторы, дышалось в помещении с трудом. Дело было вовсе не в климате — на термометре держались обычные для здешнего января +18 градусов. Дело было в длиннющих кубинских сигарах. Стоили они ого-го, но дымить чем-то более дешевым офицеры флагмана чилийского флота считали для себя просто недостойным.
Не успел лейтенант Гонсалес опуститься на диван, как перед ним тут же из клубов табачного дыма возник стюард. Подумав, Фернандо попросил «чего-нибудь такого внутрь» и получил рюмку крепкого писко. Потом лейтенанту принесли объемистый хьюмидор. Сигару Гонсалес выбрал сам. Щелкнула серебряная гильотинка, чиркнула спичка. Теперь можно было по-настоящему расслабиться. Лейтенант потянулся, крякнул от удовольствия, утонув в никотиновом аромате. Прислушался.
