– А ты приметливый. Тебя не проведешь, – добродушно улыбнулся Кутузов. И добавил: – Молодец! Но пусть будет по сему. Пусть Чичагов думает, что мы к Наполеону ближе, чем в самом деле. И уже с тыла на него нажимаем. Это адмиралу может быть отваги придаст. А то он, поди, трусит перед Наполеоном.
– А не запутается ли адмирал в расчетах, ваша светлость?
– Сам он не запутается. Но Наполеон его все равно запутает, – ответил Кутузов.
И взглянув на недоумевающую физиономию адъютанта, рассмеялся тихим загадочным смехом.
XL. «Я обманул адмирала…»
Зимним утром 10 ноября, когда Наполеон во главе своей старой гвардии подходил к околице Толчина, к нему подскакал на взмыленной от пота лошади адъютант маршал Удино. Адъютант только но треуголке и малому росту смог опознать среди гвардейцев, одетых в синие мундиры и высокие медвежьи шапки, императора Так до неузнаваемости изменили его внешность лисья шуба и шерстяной шарф, обмотавший до самых глаз лицо.
Выслушав адъютанта, Наполеон зашатался, словно от удара. Маршал Удино сообщил ужасную весть: русские взяли приступом борисовский тет-де-пон, овладели мостом и ворвались в Борисов, разгромив и обратив в паническое бегство дивизию генерала Домбровского.[29]
– В нынешнем походе нам суждено делать только одни глупости! – в отчаянии вскрикнул Наполеон. И приказал во что бы то ни стало атаковать Дунайскую армию Чичагова, втоптать ее в болотистые берега Березины и отбить переправу.
Придя в себя от потрясения, чтобы внушить своему маршалу твердость и в то же время подчеркнуть всю серьезность своего приказа, Наполеон закончил его следующей фразой: «В столь важных обстоятельствах император полагается на ваше усердие и личную вашу преданность».
Получив такой приказ, маршал Удино со всеми своими силами двинулся по направлению к Борисову. Между тем, сюда с войском прибыл сам адмирал Чичагов, который назначил вместо смертельно раненого де Ламберта начальником авангарда графа Палена второго и приказал ему выступить 11 ноября с рассветом в сторону села Лошицы.
Забыв произвести тщательную разведку, адмирал как бы обрек свою армию на неприятные сюрпризы. И они не замедлили произойти. Хотя наши разъезды при приближении к Лошицам взяли пленных, которые сообщили, что они солдаты корпуса Удино, за которым в одном переходе идет и вся армия Наполеона, Пален второй не сделал из этого грозного известия нужного вывода. Послав донесение адмиралу о полученном известии и попросив подкрепления, он лихо, напролом, двинулся навстречу гибели. В отряде Палена второго было всего лишь 2800 воинов. Тогда как в авангарде Удино находилось 3500 человек, за которыми шли основные силы корпуса.
Узнав от разведчиков, что русские идут навстречу, Удино занял у села Лошицы небольшой перелесок, где поместил в засаду пехоту, конницу и артиллерию.
Авангард Палена второго сразу попал в эту ловушку, был разгромлен и, преследуемый кавалерией противника, отступил к Борисову, где находился Чичагов со своим войском.
Перед адмиралом стал теперь выбор: либо перевести все войска Дунайской армии на левый берег Березины и принять бой с корпусом маршала Удино, либо отступить со всей армией на правый берег. Самое смелое решение, обеспечивающее за собой сохранение переправы, являлось, конечно, самым верным Мог же адмирал со своим тридцатитысячным войском удержаться на левом берегу впереди Борисовской переправы и в оборонительных боях преградить путь французам? Конечно, мог! Но мужество оставило адмирала. Мысль, что придется наверняка встретиться один на один с самим грозным Наполеоном, бросила его в холодную дрожь. Весь его недавний гонор, заключенный в приказе «ловить и приводить ко мне всех малорослых», мгновенно уступил место безотчетному, поистине заячьему страху.
И Чичагов предпочел уклониться от битвы на левом берегу Березины, сразу пожертвовав огромной выгодой – удерживать переправу в Борисове и активно оборонять ее.
Но переправить на левый берег Березины части армии, особенно артиллерию и многочисленные обозы, которые адмирал опрометчиво перебросил до этого на другой берег, было нелегко. Поэтому Чичагов поручил начальнику восьмой пехотной дивизии Щербакову удерживать окраину города Борисова, пока наша артиллерия и обозы перейдут по мосту.
Вот тут-то и началась паника. Адмирал не смог установить порядка. Он лепетал сбивчивые приказания и только усиливал нервозное состояние подчиненных. А когда солдаты-фурлейтеры, обозные услышали, что пришло распоряжение отступать и переправляться на другую сторону Березины, они все устремились к переправе. Ездовые торопливо оседлали и запрягали лошадей и без всякого порядка помчались к мосту. Тут сразу началась суматоха и давка. Мост мгновенно забили пушки, обозы, маркитантские фуры, повозки, пешие и конные военные. Сам адмирал со своими штабными офицерами стал пробиваться через этот поток беглецов и этим усилил панику. Чтобы проложить адмиралу дорогу, пришлось сбросить с моста не одну запряженную лошадьми фуру и повозку…
А в самом Борисове войска Щербакова не успели и. занять позиции, как их смяли бегущие от французских улан части авангарда Палена второго.
За уланами в Борисов ворвалась пехота маршала Удино. Только некоторым нашим беглецам удалось спастись и переправиться на другой берег Березины.
Неудача 11 ноября в Борисове произвела на адмирала Чичагова страшное впечатление Он сразу потерял веру в себя. Отныне он только вел со своей армией посильную оборону «вслепую». Он мог лишь предугадывать, где переправится противник и был почти обречен стать жертвой обмана со стороны такого искусного полководца, как Наполеон.
Ложными демонстрациями и маневрами французы внушили Чичагову мысль, что переправа их армии через Березину произойдет или в Борисове или в селе Ухолодах. Для этого некоторая часть саперов на глазах русских наблюдателей рубила лес и производила обманные приготовления для ложных переправ.
В то же время отряды других саперов и понтонеров, предводительствуемые генералами Эбле и Шасслу, были переброшены на берег Березины в деревне Студенке, где стали немедленно строить мосты через реку.
Чтобы окончательно сбить с толку адмирала Чичагова, начальник штаба маршала Удино генерал Лорансе велел привести к себе в штаб группу местных жителей – евреев по национальности. Командование армии Наполеона хорошо знало, что хотя французский император объявил себя защитником евреев и их
