– А еще как! Султан все время только и мечтает уничтожить греческий флот, плавающий под русским флагом. Ведь на каждом корабле имеется от 8 до 30 орудий… Сказывают, в порт греческий Индру прибыл недавно султанский корабль с драгоманом капудана-паши.[46] Он привез султанский манифест – ферман, обещающий освободить жителей Индры от налогов, чтобы они за это на своих кораблях турецкий флаг вместо русского подняли. Но греки, предупрежденные заранее нашим послом в Стамбуле господином Строгановым, от сей султанской хитрости отказались. Они заявили, что не могут исполнить то, о чем он их просит, поскольку корабли принадлежат не им, а русским подданным. Ну и остался султан с носом, а с ним и его друзья – англичане…
– При чем тут, Николай Алексеевич, англичане?
– Да для них греческий флот под русским флагом еще более неприятен, чем самому султану. Греки отличные прирожденные мореходы и для Англии – этой владычицы морей, любой соперник – нож острый!
– Поэтому-то англичане и готовы султану оковы для греков изготовить, – подхватил его мысль Сдаржинский.
– Совершенно верно изволили заметить, – согласился Раенко.
– Господи, да хватит вам об этом! Смотрите, ваш корабль опять скрывается в тумане. Давайте ему помашем на прощание. – И Натали, сняв с головы розовую из тонкого шелка шаль, взметнула ею, как флагом.
Следуя ее примеру, мужчины замахали шляпами.
Но моряки на судне, очевидно, из-за далекого расстояния не заметили их, поэтому и не ответили на приветствие.
Корабль на всем ходу врезался в завесу тумана. Несколько секунд его призрачные контуры еще маячили в белой пелене, а затем совсем растворились в мареве.
– Прощай, корабль! Передай наш привет сынам Геллады![47] А я клянусь, что приеду к вам и мечом буду защищать свободу Греции! – воскликнул Раенко.
Он выразительно посмотрел на Виктора Петровича и его кузину
– Если бы я была мужчиной, то, не раздумывая, присоединилась бы к вашей благородной клятве. А вы, кузен?
Виктор Петрович покраснел. Несмотря на холодный ветер, мелкие капли пота выступили у него на лбу Видимо, этот вопрос для него был мучительно трудным.
– Я не могу… Поймите меня – не могу вот так… быстро принимать решения. Я… – Он замолчал, с трудом подбирая нужные слова.
– Почему же, Виктор? – взяла его за руку Натали.
– Видите ли, – словно беседуя сам с собою, сказал Сдаржинский. – Я уже много лет интересуюсь, вы знаете чем – бременем, что выпало мне… – землей. Вернее, ее преобразованием. Много лет. А теперь то, что волнует меня – и благородная борьба эллинов. Но я не могу отрешиться от того, чему хотел посвятить свою жизнь. Понимаете, не могу! Вот так сразу отрешиться от намерений взяться за иное. Вы осуждаете меня? – обратился он к кузине.
Та крепко сжала его руку.
– Нисколько, мой друг! Я даже уважаю вас за такую прямоту и основательность. Я рада, что вы такой…
Сдаржинский, словно сбросив с плеч тяжелую кладь, облегченно вздохнул.
Раенко по-своему истолковал его вздох.
– Не огорчайтесь, у вас есть возможность помочь святому делу сынов Геллады другим… Греческое восстание сейчас нуждается не только в бойцах, но и в деньгах… Деньги им нужны, как и оружие.
– Я с удовольствием им помогу. У меня есть и деньги, и оружие. Правда, оружие старое. Им еще воевали мои ополченцы в двенадцатом году.
– И преотлично! Эта помощь – благородный поступок! – воскликнул юнкер.
Но мне хотелось бы посмотреть, что это за люди! Хотя бы иметь о них некоторое представление.
– Нет ничего проще! Я завтра же, если вы располагаете временем, сведу вас с ними. А затем расскажу вам о «незримых», или о так называемой «верховной незримой власти».
– Что это за «незримые»? – спросил Виктор Петрович.
– Это большая тайна. Я случайно приоткрыл ее и поделюсь с вами. Но сначала вы должны быть по- настоящему причастны к их делу…
– Понимаю. Что ж… Завтра так завтра, – согласился Сдаржинский.
IX. У Григориоса Мараслиса
На другой день Раенко повел Виктора Петровича познакомиться, как он говорил, с сынами Геллады.
– Вы увидите, какие это благородные люди! А уж потом я кое-что расскажу вам о «незримых».
И Раенко вскоре привел Сдаржинского к домику с балконами, который находился в одном из тихих переулков Одессы.[48] Он трижды постучался в застекленную узкую дверь. Пестрая занавеска в дверном оконце колыхнулась, и затем дверь гостеприимно раскрылась.
Гости вошли в низенькую маленькую комнатку, едва освещенную огоньком масляной плошки. В комнатушке, кроме стула, на котором сидел возле медного мангала седобородый старик, не было никакой мебели. У его ног на корточках примостился, раздувая угли мангала, черноволосый мальчик лет десяти.
– Мир дому сему! – поприветствовал старика Раенко.