же ты поехал?! – изумился я.
– Из-за отца. Я был совсем маленький, когда его не стало. Мне о нём только рассказывали, и я старался представить, каким был отец. Я думал, что если побываю на месте его гибели, то узнаю, каков он на самом деле.
Таким Вадик был для меня в новинку. И вовсе не потому, что события изменили нас, просто я почти не знал его раньше. Вот значит на чём сыграл Давид Яковлевич, чтобы заставить брата отправиться в гиблую тайгу. Таскать руками родственников каштаны из огня было у Гольдбергов в крови.
– Путём отца не боишься пройтись? – вопрос с моей стороны был довольно рискованный, но Вадик не обиделся.
– Я обязательно вернусь, что бы ни произошло, – твёрдо сказал он. – Теперь я в этом уверен.
– Тоже мне Рэмбо, – крикнул я, перекрывая грохот агрегатов. – А если свалишься с температурой, кто тебя потащит? Лично я ни в чём не уверен. Раньше не был уверен, а теперь уж тем более.
– Вертолёт, – слабым голосом сказал Вадик.
– И всё же зря ты бабочек оставил, – заключил я.
– Вертолёт!..
Заметив, как испуганно встрепенулся Вадик, я приник к блистеру, и сердце моё упало. Параллельным курсом с нами шёл боевой вертолёт Ми-24 в камуфляжной пятнистой раскраске.
Я метнулся в кабину.
– Слава, вертолёт!
Сидевший на месте радиста корефан не обратил внимания. На голове его был одет шлемофон, афганец напряжённо вслушивался и что-то произносил в ответ. Переговоры с Ми-24 шли без моего участия.
Наконец, Слава повернулся к пилоту и недвусмысленно ткнул большим пальцем вниз – садимся. Подобным жестом римляне выносили смертный приговор потерпевшему поражение гладиатору. Мы пошли на снижение, блеснула серебряной полоской на солнце Прима. Ми-24 висел на хвосте, готовый расстрелять из автоматической пушки конвоируемого, вздумай он заерепениться. Впереди показались разбросанные по берегам строения. Меж ними стояли грузовики, сновали многочисленные фигурки. Туда мы и приземлились.
Вышки, три ряда колючки. Да здесь просто смердело зоной! Это был заброшенный объект ГУИН, вероятнее всего, та самая старая лесобиржа, о которой упоминал Андрей Николаевич. Неудивительно, что «регулировщики» нам не поверили – здесь была их база. Здоровяки в коричневом спецназовском камуфляже встретили нас сурово.
– Руки за голову, – скомандовал гигантский боец, когда я спрыгнул на землю. – Ноги расставь!
Закинув за спину автомат, боец сноровисто обшарил меня, извлёк из кармана «макаров». Рядом обыскивали пилота и Славу. Позади раздался стон, из грузовой кабины вытащили раненого Гольдберга. Пилота Лёшу, беспорядочно лепетавшего что-то в своё оправдание, отделил от нашей компании и увёл с собой приземистый крепыш с южными чертами лица и чёрными усами, похожий на турка.
– Не крутись, – пробасил гигант.
Я утратил интерес к судьбе Вадика и уставился на реку, протекавшую через биржу. Там, где течение преграждала вбитая в дно решётка, вода кипела белыми бурунчиками. Зона… Снова я в зоне. Сердце ныло. Гладиаторы проиграли бой и теперь должны умереть. Но смерть бывает разной, и от лап демонов ещё не самый худший вариант. Скорее всего, нас ждал остров Огненный, где находится тюрьма для приговорённых к пожизненному заключению. На каждом из нас висело немало эпизодов по расстрельным статьям, но нынче пошла мода вышку не давать, так что можно было рассчитывать на помилование. Главное, чтобы нас не прикончили сейчас, на месте.
Бесславно низвергнувшись на очередном препятствии, я понимал, что марафон окончен, и теперь мыслил категориями грядущей тюремной жизни, прикидывая шансы на спасение. Любая отсрочка давала надежду. Пусть призрачную, но в нашем положении выбирать не приходилось. Слава поступил мудро и дальновидно, пойдя на переговоры с экипажем Ми-24. Лучше поднять руки, чем склеить ласты. Сдадимся в плен, а там посмотрим.
– Давай их в барак пока! – скомандовал кто-то напористым голосом.
– Поворачивайся! – меня дёрнули за плечо, развернули и толкнули вперёд.
Нас обступили спецназовцы с автоматами в руках.
– Откуда такие подонки?
Я промолчал. Слава тоже ничего не сказал. Гольдберг побледнел совсем уже до прозрачности и едва держался на ногах.
– Шагайте! Руки, бля, не опускать! Смотреть вниз! Смотреть, на хуй, себе под ноги! – летел из разных глоток псовый лай.
Нас загнали в будку, где в крошечный тамбур выходили три двери, и рассадили по отдельным клетушкам. Такие будки заключённые поавторитетнее сами себе строят в рабочей зоне.
– Бля, сидеть тихо, поняли! – предупредил через дверь часовой. – Услышу шум, стреляю на поражение. Кто дотронется до двери, получит пулю. Я не пугаю. Предупреждать тоже не буду.
После такого напутствия спорить и огрызаться расхотелось. Стараясь двигаться как можно тише, я осмотрелся. Комнатушка была пуста. Когда-то здесь обитал зэк, бригадир какой-нибудь или учётчик, но теперь от него ничего не осталось. Биржу закрыли, утварь вывезли. Пусть даже такую немудрёную, как самодельная зэковская мебель. Растащили вертухаи по домам. Осталось только прорубленное в стене окошко два бревна высотой и шириной такое же. Через него можно было разглядеть наш вертолёт, зелёный «Урал» с непонятной эмблемой на дверце и запретку. За забором начинался сорный березняк, выросший на месте вырубленной тайги. Смотреть на колючую проволоку было слишком кисло. Я сел под окно на голый пол. Вздохнул. Было не то, чтобы страшно, а здорово неуютно. Зона меня не пугала. После всего пережитого следственный изолятор и крытая тюрьма казались вожделенным санаторием. А вот провести остаток дней в белокаменном остроге с изуверским режимом содержания и соседом по камере убийцей-психопатом, самому свихнуться через пару лет и быть в конце концов погребённым в ведомственной могиле с номером на столбике… Такая перспектива тяготила. Она была вполне реальной, если нас передадут органам следствия. В наши дни отважным авантюристам, безрассудно идущим наперекор обстоятельствам и не отступающим перед смертельной опасностью, грозит остров Огненный навечно, а вовсе не богатство, слава, любовь и преподавательская должность на историческом факультете местного университета. Не та эпоха, и страна не та.
Хотя, даже если меня рано или поздно помилуют, например, к столетию Великой Октябрьской Социалистической революции, каким я выйду из крытой тюрьмы? Я буду как космонавт, вернувшийся из звёздных странствий. Ни дома, ни работы, а постаревшая жена нянчит чужих детей. Получается, что я навсегда выпал из привычной жизни.
– Ильюха…
Наш свободный полёт завершился вынужденной посадкой.
– Ильюха!
Громкий шёпот отвлёк от похоронных мыслей. Я встрепенулся, скосил глаза. У самого пола в щели небрежно сколоченной из досок перегородки шуровала щепочка. Слава подавал знак. Я бесшумно лёг на пол, прижал губы к стене.
– Слышу тебя.
– Это красноярский СОБР.
– Что?! – я поспешно приложил ухо к стене.
– Эти бойцы – красноярский СОБР.
– Откуда знаешь? –
