прошипел я, прислушиваясь к шагам в коридоре. Часовой ещё не успел заскучать, но нас не слышал.
– По шеврону определил.
– И что теперь?
– Они проводят спецоперацию. Не по нам. Нас они не знают. Они отдельно от местных мусоров. Может быть, даже против них.
– Откуда знаешь?
– Слышал, как пилот с радистом разговаривали.
– И что ещё?
– СОБР для сопровождения каких-то ценностей прибыл. Вместе с комиссией из Красноярска. А тут наша война. Они здесь базу устроили, выжидают.
– Что выжидают?
– Когда ясность будет. Или приказа ждут. Мы им всё попутали.
– Что с нами сделают, как думаешь?
– В Красноярск отвезут, сдадут ментам. Не боись, не расстреляют. Попрессовать могут, если сами будут допрашивать.
У меня упало сердце. В Крестах довелось слышать немало страшных историй о том, как допрашивает спецназ. Берут здоровых, возвращают калек. Губят быстро и грубо, не всегда получая достоверную информацию. Маски-шоу – это не въедливый следователь прокуратуры и не прожжённый опер, от которых трудно что-либо скрыть. Возможно, нам удастся обмануть СОБР, но какой ценой!
– Слава, не рассказывай им про патруль. Иначе СОБР нас убьёт за своих.
– Понял тебя, Ильюха.
Шаги часового сбились с ритма. Наверное, заскучал. Через два часа его сменили.
Мы провалялись в камере целый день. Под вечер из-за тонкой перегородки донёсся стон Вадика.
– Хуле ты там, бля?! – от удара сапогом хлипкая постройка задрожала.
– Он ранен, – я не узнал своё голос, такой он был хриплый и низкий. – Он крови много потерял. Его надо перевязать.
– Расстрелять вас надо, а не перевязывать! – гавкнул в ответ часовой, судя по голосу, молодой парень. – Кто вы такие? Вы нам вообще не нужны.
Вадик застонал гораздо тише. Должно быть, мучался не столько от раны, сколько от душевных терзаний.
– Пасть закрой! – рыкнул спецназовец. – Счас, бля, с вами разбираться придут, осмотрят твою рану. Кто тебя ранил?
– Меня случайно, – простонал Гольдберг.
– Мы геологи! – затараторил я, еле успевая за бешено скачущими мыслями. – Мы из Петербурга, из Геологического института. Мы в пещере золотые изделия нашли, теперь за нами охотятся!
Я уже не боялся ни угроз, ни очереди в дверь, лишь бы озвучить легенду, которой будем прикрываться на допросе. Слова часового о том, что с нами начнут разбираться, подстегнули меня словно плёткой.
– Какое ещё на хуй золото, хуль ты пиздишь, бля?! – пренебрежительно отвесил спецназовец, но было заметно, что он заинтересовался.
– Две огромные золотые пластины. Они в вертолёте лежат. Нас чуть не убили за них.
– Это вы беглые зэки? Какие вы на хуй геологи, вас тут с собаками ищут!
– Мы не зэки, мы геологи. У Проскурина, начальника колонии, совсем башню снесло. Он хотел нас убить, чтобы свидетелей не осталось, а золото себе забрать. Он с ума сошёл.
– Разберёмся сейчас с вами и вашим ёбнутым Проскуриным. Пизды всей вашей банде давно пора было дать, – утешил часовой. – Вон уже идут за вами.
Он вышел из тамбура. Я весь обратился в слух, но разобрать, о чём говорят на улице, было совершенно невозможно.
Конвой долго ждать себя не заставил. Дверь открылась, в комнату заглянула страшная чёрная рожа с раскосыми вырезами на маске. Я едва не обгадился, приняв бойца за новую разновидность харги. Почему-то с перепугу в голове возникла такая иррациональная мысль. Дверь закрылась.
– На выход! Руки за спину, – скомандовали Славе.
Корефана вывели. В тамбуре снова затопал часовой. Кажется, шаги были другие. Подмётка твёрже, что ли? На всякий случай я решил не разговаривать.
Теперь, когда за нас взялись любопытные спецназовцы, стало и вовсе тягостно. Их пристальный интерес мог самым губительным образом отразиться на наших беззащитных организмах.
Я снова приник к окну. За день к вертолёту неоднократно подходили бойцы, заглядывали, а то и залезали внутрь и, насмотревшись на Врата, уходили. Наконец они подогнали «Урал», вытащили золото и погрузили в кузов. Машину отогнали к бараку. Вывернув шею, я даже рассмотрел, к какому именно.
Славу привели через полчаса.
– Заходи. Где ваш раненый?
– Там, – буркнул Слава.
– Всё, рот закрой, – хлопнула дверь. – Раненый? На выход. Руки за спину.
Судя по спотыкающимся шагам, Гольдбергу совсем поплохело.
– Не шатайся, бля! Хуль ты шатаешься, сука? Пошёл, бля!
Я улёгся на пол, лицом к перегородке.
– Слава!
– Да, слышу тебя, Ильюха, – через некоторое время прошептал друган.
– Что там было?
– Ничего. Отдуплили.
– Просто так?
– Если ты весёл и добр, приходи работать в СОБР, – сипло рассмеялся Слава. – Там целая комиссия заседает, в прокурорских кителях. Не прокатила легенда про геологов. Они всё знают.
– О нас?
– О нас конкретно знают, что мы из Питера. Имена наши знают. Что золото искали в пещере. Про геологов не поверили. Когда я сдуру ляпнул, что мы из ГРУ, дуплить начали.
– Откуда?!
– Из ГРУ, геолого-разведывательного управления.
– Разведывательного… ой-ё! Ну ты догадался.
– А какого?
– Разведочного. Геолого-разведочного.
– Как лучше хотел.
– Во- вторых, мы из Горного института.
– Про институт я забыл.
– И что дальше?
– После этого я стал бычить. Дали команду меня прессануть. Короче, под Проскурина они копают, но боятся его. Они сами не понимают, что происходит.
– Я тоже ничего не понимаю.
– Короче, Ильюха. Будут имена наши спрашивать, называй. Про патруль они ничего не знают. Начнут бить, не вздумай случайно сказать.
– Ерунда. Смерть, как и пиздюли, пугает только в первый раз, потом привыкаешь.
– Мудак ты, Ильюха, – хмыкнул Слава. – Тебе отдупляться скоро, а такую херню несёшь. Ладно, метелят они не сильно. Так, для порядка, в присутствии прокурорских. Калечить не будут. Не бзди, Ильюха. Ночью убежим.
– Вадик далеко не уйдёт.
– Придётся оставить Вадика.
– Блин… – в голове промелькнула длинная череда проблем, возникающих от потери Гольдберга. С таким набором в Санкт-Петербург лучше не возвращаться.
– Нам всё равно на дно ложиться, – правильно разгадал мои мысли корефан. – Будем тихариться в деревне. Главное отсюда выбраться.
– Как ты это думаешь сделать?
– Ночью убьём часового и пойдём на рывок через запретку. Она тут старая, я видел дырки в заборе.
– Застрелят!
– Если часового завалить по-тихому, в темноте можем проскочить.
– Как ты его снимешь?
– У меня нож есть в сапоге. При шмоне не нашли.
Я припомнил, что при поверхностном досмотре у вертолёта ноги не прохлопывали. Не говоря уж о том, чтобы снять обувь и вывернуть носки, как при полноценном обыске. Вот и облажались маски. Да и не только они – у афганца всегда при себе был нож за голенищем берца, а я и не видел, чтобы он,
