непрошеными. Дверца Ми-2 открылась. Кряжистая, словно налитая свинцом фигура в зелёном кителе тяжело спрыгнула на траву.
Проскурин!
Следом вылезло нелепое существо в парке с накинутым капюшоном. Я узнал Лепяго. Покойный директор краеведческого музея злой волей сибирских богов превращался во что-то загадочное.
На санитарном вертолёте к нам прилетели мертвецы. В кабине недвижно сидел пилот, и я бы не удивился, окажись он мёртвым.
Собровцы и трое в синих прокурорских кителях приблизились к Проскурину. Тот заговорил, слов отсюда не было слышно, но люди подались вперёд и стали выстраиваться в шеренгу. Что с ними делал проклятый шаман, забалтывал? Или…
Мы пропустили появление харги. Медведь вышел из «слепой зоны», от нас его скрывал тент, но не могли же его не видеть бойцы! А они, похоже, не видели, стояли, зачарованные словами злокознённого колдуна. Только сейчас я разглядел, какой медведь здоровый. Не с дом размером, конечно, однако в холке он достигал плеча самого рослого собровца и был чёрный, словно сгущённый из тьмы.
Адская клыкастая кабарга зашла с другой стороны строя. Древние демоны собирались на поживу.
В руке Проскурина блеснул клинок Сучьего ножа. Люди в шеренге не шевельнулись. То харги обездвижили их, то ли им уже неведом был страх смерти.
Проскурин приблизился к правофланговому – рослому бойцу с безвольно поникшими плечами и что-то спросил. Боец отрицательно покачал головой. Из-за его спины ножа не было видно, но плечи Проскурина быстро двинулись и спецназовец упал. Хозяин был строг и деловит. Шагнув вдоль застывшего строя, полковник обратился к следующему бойцу. Снова отрицательное движение, на землю валится ещё одно тело. Третий собровец оказался покорнее. Кивок. Проскурин что-то говорит, боец опускается на колени и целует клинок Сучьего ножа в руке шамана.
– Он обращает их в свою веру! – шёпотом вырвалось у меня.
Слава зыркнул в мою сторону и снова прилип к окошку. Вадик вяло заворочался на плитах, мягко, негромко лязгая золотом.
Проскурин меж тем продвинулся до конца строя, и ещё трое легли, а остальные приняли позу покорности. Наблюдать за этим было невыносимо. Харги караулили пленных, своими демоническими чарами вводя в оцепенение. Пару раз испытав его, в пещере и в скиту, я догадывался, насколько сейчас тошно красноярцам. Мне стало их жалко. И ещё – страшно: что примутся творить харги, покончив с ними? Разыскивать остальных, уцелевших и спрятавшихся, чтобы перекрестить Сучьим ножом?
Зэковский артефакт, обильно политый кровью сотен несчастных и впитавший их силу, снова был использован на злое дело.
Шаманский гипноз Проскурина дотянулся не до всех собровцев. Возле ворот бухнуло, и вертолёт, возле которого казнили бойцов, исчез в ярко-оранжевой вспышке. Тент, словно поддутый ветром парус, хлопнул мне по морде. На секунду в глазах потемнело. Я очухался на полу. Пистолет был зажат в руке. В спину упиралось вадиково колено и давило так, что я испугался за позвоночник. Сломан?! Это было первое сильное ощущение. Пошевелившись, я отметил, что могу двигаться, значит, с хребтом всё в порядке. Источником второго сильного ощущения стал нормальный дневной свет и небо над головой. Тент исчез. Его сорвало и унесло что-то массивное, пролетевшее над кузовом. Стойки были погнуты. Не одной ли из них меня дополнительно приложило?
– Все живы? – славин командный голос вывел меня из ступора.
– Живой! – откликнулся я.
– Жив, – простонал Вадик и выдернул из-под меня ногу.
– Целы?
– Вроде, да.
– Осмотреться.
– Вроде, нормально, – ничего не болело и кровь не текла. – Что это было, Слава?
– С КПП из «Мухи» саданули. Молодцы, обустроились, – спокойно и рассудительно произнёс афганец.
Я приподнялся и сел. Посмотрел на вертолёт. Вертолёты кончились. Санитарный Ми-2 развалился, а Ми-8 опрокинулся на бок и горел. Горели раскиданные дюралевые обломки, горели пятна керосина, горели тела. Ни одно из них не двигалось.
– Сейчас баки взорвутся, наш Ми-восемь совсем пустой! – сообразил я. – Слава, заводи машину!
Корефана не надо было долго упрашивать. Оценив обстановку, он сиганул через левый борт, рванул на себя дверцу и скрылся в кабине. Закрутился стартер, кузов вздрогнул от принявшегося движка. Армейская машина в самом деле заводилась от кнопки!
– Вадик, держись! – крикнул я, но Гольдберг и так лежал неподвижно, обессилев окончательно.
«Урал» покатил, набирая скорость, прямо на ворота. С КПП ударила очередь. Пули защёлкали о кабину, о жесть бортов. Я пригнулся и трижды выстрелил в сторону будки. Грузовик разгонялся. Собровец бил короткими очередями по кабине, но Славу, видимо, не доставал. Из бокового окошка высунулся ствол «калаша». Не целясь, корефан прижал чересчур ретивого бойца. Я до кучи пару раз саданул из «макарова» и бросился на пластины, потому что в этот момент передний бампер протаранил ворота.
Удар, треск. Мелькнули столбы запретки. Мы оказались за территорией старой биржи!
Приподнявшись на карачки, я добил остатки обоймы по будке. С КПП уже не стреляли, видимо, собровец плюнул на беглую машину и переключился на более насущные задачи.
Слава давил на газ. «Урал» подкидывая груз на колдобинах, мчался по лесной дороге. Я сменил обойму и сунул «макаров» в карман.
– Как ты? – склонился над Вадиком, держась за скамейку.
– Порядок, – пробормотал Гольдберг и улыбнулся бледными губами.
Глаз зацепился за странный предмет, перекатывающийся возле правого борта. Это был явно не кусок дюраля от погибшего вертолёта, но его также закинуло сюда взрывом. Я дотянулся, взял в руки прилетевший ко мне артефакт. Он зачаровывал законченностью линий, в нём чувствовалась сила и хищная красота.
Это был Сучий нож.
Порядком отъехав от старой биржи, Слава остановился. Мы пересели в кабину. Вадик заметно воспрял духом и уже не выглядел так бледно, как при побеге. Корефан, к моему облегчению, оказался невредим, а вот стёкла пострадали изрядно. Боковые рассыпались в крошево, лобовое зияло пробоинами.
– Хорошо, я пригнуться успел, – хмыкнул Слава, кивнув на дару напротив его головы. – Иначе б остались вы без шофёра.
– Я вон его за баранку посажу, – осклабился Вадик, подражая Горбатому из «Места встречи».
Чем дальше мы оказывались от биржи, тем больше к нему возвращалось сил.
– Ага, – только и сказал Слава.
Понимая, что на убитой в хлам машине путь лежит до первого мента, мы ехали в Усть-Марью. Решение созрело после встречи с дохляком. Он вышел на дорогу, странно переступая тонкими, не гнущимися в коленях ногами. Казалось, его качало ветром. Одет он был в грязную серую нижнюю рубаху и кальсоны.
Чтобы не сбить бедолагу, Слава сбросил скорость.
– Дистрофик какой-то, – пробормотал Гольдберг.
– Зимогор [16] , – высказался Слава. – Чё за чудо?
Я положил на колено пистолет и снял с предохранителя.
Зимогор
