ускоряя пинком под зад нерасторопного Балдориса. Сам он не стрелял. – Держаться берега, на дорогу не выходить!
Он был прав. На открытом пространстве нам из автоматов быстро наведут решку. В зарослях предпочтительнее одиночный прицельный огонь.
«Немцы» больше не шмаляли – сами залегли в страхе. Мы сквозанули от них, пронеслись через дорогу, нырнули в лес и вскоре выдохлись. Партизанская жизнь с её недоеданием, ночёвками под открытым небом и постоянными маневрами здоровья не прибавляла. Больше всех отставал стеревший ноги Балдорис. Мы были вынуждены приноравливаться к его скорости. Соответственно, снизили темп марша.
Именно благодаря этому Акимов заметил мину и сумел вовремя остановиться.
Чёрный капроновый шнур был натянут на высоте бедра. Деревья впереди редели, видно было реку. Кто-то установил натяжник, чтобы идущие к поляне не могли пройти опушку незамеченными. К сосне была привязана сигнальная мина. Мы с Акимом аккуратно сняли её.
– Они от нас не отстанут, – сказал Глинник.
– Уже отстали, – дёрнул я башкой в ту сторону, откуда мы пришли.
– Надо всё-таки позвонить, – завёл старую песню Дима.
– Никуда не надо звонить, – осадил его Пухлый. – Сам видишь, что это не менты. Это мастодонты какие-то уродские вроде нас, лесные братья. Немцы, короче. Войну нам объявили.
– Придётся воевать, – хмыкнул Боря.
Из-под каски его текли струйки пота. Таскать на горбу помимо вещмешка двенадцатикилограммовый дёготь, да ещё бегом, было занятием изнурительным. Меня самого уже одолела трёшка, хотелось бросить её и забыть, что оружие вообще есть на свете.
– Чисто по жизни, впереди должна быть засада, – Пухлый снял рюкзак, убрал в него мину и достал бинокль в твёрдом кожаном футляре. – Надо произвести разведку. Пойдём, Ильён, и ты, Аким. Остальным – тусоваться, не давать Димону звонить. Наблюдать за лесом, немцы могут догнать.
Раздав ценные указания, Пухлый бесшумно двинулся к опушке. Я натянул капюшон своего маскировочного комплекта, словно это делало меня невидимым. У кромки леса мы остановились. Пухлый достал из футляра «цейсс».
– Вижу снайпера, – шепнул он, передавая бинокль Акиму. Тот посмотрел в указанном направлении и протянул его мне.
– Гляди на двойную сосну, – негромко сказал Аким. – Видишь в развилке снайперское гнездо?
Я приник к окулярам. Мощная цейссовская оптика давала двенадцатикратное увеличение. На приметном дереве я без труда различил мохнатый неброской зелёной расцветки ком, из которого торчал воронёный ствол. Человек, замотанный в масксеть, примостился на рогатине, наблюдая за лесом. Ждал сигнала красными ракетами, указывающими местонахождение противника, а при нашем появлении на открытом пространстве – множил на ноль, кого мог. Тактика, не свойственная милиции. Подобным образом действовали финны в приснопамятную кампанию. Ныне так могли поступить только люди, зацикленные на той эпохе, изучившие её столь подробно, что решили воплотить на практике. То есть отмороженные трофейные мастодонты.
– Нам и впрямь объявили самую настоящую войну, – молвил я, отдавая бинокль.
– Всамоделешнюю, – процедил Аким, двигая желваками на скулах. Борода его грозно топорщилась. Заметно было, что по отношению к подонкам, затеявшим с нами смертоубийственную игру, он настроен весьма категорично. – Чудом на растяжку не нарвались.
– Проворонь ты нитку – и капут, – вполголоса сказал Пухлый. – Запросто могли осколочную мину поставить – у них в голове ведь накакано.
– Интересно им, петухам, – поддакнул я. – Развлекаются, ребятишки.
– Обходить снайпера не имеет смысла, – продолжал рассуждать вслух Чачелов. – У него наверняка другие натяжники стоят.
– Да и наблюдатель такой может быть в лесу не один, если его запросто на ночь в засаде оставили, – поделился я своими соображениями. – Если только нас на него не гнали специально.
– Вряд ли всю ночь сидел. Недавно вылез, – высказался Аким и сделал неожиданный вывод, – а потому у него глаз сейчас весьма острый.
– Как плохо, – пробормотал я. – Будем отступать?
На меня не обратили внимания.
– Сможешь его застрелить? – спросил Пухлый Акима.
Помедлив, тот кивнул.
– Сниму. До него метров сто пятьдесят, – он сдвинул на затылок ушанку и пристально вгляделся в цель. – Попаду, будь уверен. «Кукушка» эта из своего гнезда вылетит – только перья посыплются.
– Тогда вали.
Участь снайпера была решена.
Акимов снял шпалер с предохранителя. Медленно вскинул к плечу. Без бинокля снайпер казался лиственным пучком-переростком, неизвестным образом очутившимся на сосне. Аким пару раз глубоко вздохнул, на миг прикрыл тыльной стороной кисти правый глаз, уверенным движением положил руку на спусковой крючок, прицелился и задержал дыхание. Хлобыстнул выстрел. Пучок свалился на землю.
– Готовченко, – доложил Аким, передёргивая затвор. – Пошёл на удобрения.
«Где-то за лесом что-то полыхнуло, и сквозь чащу леса Иван стремительно отправился на тот свет».
– Не двигается, – оторвался Пухлый от бинокля. – Хорошо шандарахнулся.
– Знатно, должно быть, с такой-то высоты, – согласился Аким.
– Пошли, пока не очухался!
Мы поспешили к подбитому снайперу. Он не шевелился.
Пухлый ухватился за край маскировочной сети, потянул. Вывалилась винтовка. Я поймал её за ствол. Это оказалась СВДУ – «драгуновка» в компактной модификации булл-пап, с магазином позади спускового крючка. Знатоки финской войны были оснащены новейшим оружием спецназа!
«Камуфляж капрала Папича» продолжал разматываться. Наконец, Вован сдёрнул его. Лицо у парня было неестественно вывернуто к спине. Смерть наступила не от пули: упал вниз головой и сломал шею. Он был высокий и светловолосый.
Я ощутил озноб. Человека этого я знал. Более того, чуть было не зарубил мечом в собственной квартире. У моих ног лежал альбинос: полноправный представитель «Светлого братства», возможный потомок великих выходцев из легендарных северных земель. Без сомнения, это был он, только рубиновые кроличьи глаза помутнели и стали коричневыми.
Нас преследовали настоящие немцы.
– Отвоевался, засранец, – нервно выдохнул Аким, одновременно гордясь и боясь своей победы. Не каждый же день приходится убивать человека. Мне приходилось. Я знал, что ничего хорошего в этом нет.
– Надо сваливать, – хмуро буркнул Пухлый. – Димон совсем на измены сядет, когда увидит.
Неуловимая глазом чёрная нитка простегнула тело Акима насквозь. Гулко раскатился по лесу выстрел. Мы повалились на землю все вместе: я, отбросив СВДУ, ничком; Пухлый, выставив автомат, приткнулся за труп «светлого брата»; а Акимов – навзничь пластом.
Мы лежали, не поднимая головы, стараясь угадать, где примостился стрелок. Акимов начал хрипеть. Рукавом он тёрся о мою щёку. Пуля ударила его рядом с сердцем. Из открытого рта рвался протяжный предсмертный выдох. Меня стало трясти от
