вида, он был похож на насекомое вроде богомола.
Возле дома Славы мне показалось, что продукты зараз поднять не удастся. Но я управился. Друган встретил меня, выйдя из ванной. Он был в широких семейных трусах, мокрые волосы слиплись и торчали наподобие коротких колючек.
— Да ты хавки принес! — обрадовался друган. — Здорово!
Он принялся копаться в пакетах, нашел что-то вкусное и съел.
В квартире было тихо. Женщины разбежались по своим делам: Маринка в парикмахерскую, Ксения — на работу. Я снял куртку и повесил на вешалку. Из-за «стечкина» кожан перекашивало. Да-с, дорога ложка к обеду. Будь пистолет в кармане чуток пораньше, обошлось бы без кровопролития: пуганул бы грабителей волыной — и все дела. Эх, знать бы, где упасть, соломки б подостлал. Хорошо, хоть штырь под рукой оказался.
Я достал как нельзя кстати пришедшуюся к месту рыболовную снасть и промыл ее в раковине.
— Че за кровь? — заглянул в ванную Слава.
— Подвергся нападению синьхуанов, — лаконично ответил я.
— Каких еще синьхуанов?
— Синие такие хуаны, абсолютно синюшного вида.
— Абсолютного? — переспросил друг.
— Да как сказать, — схохмил я. — «Абсолютом» от них не пахло, скорее стеклоочистителем. «Красной шапочкой» какой-нибудь.
— Чего хотели?
— На деньги меня шваркнуть.
Я закрыл воду и положил звякнувший штырь на стиральную машину.
— Отбился?
— Вполне успешно, — приосанившись, я вытер руки полотенцем.
— Стало быть, кровь не твоя, — сделал правильный вывод Слава. — А сколько их было?
— Двое.
Мы переместились на кухню.
— Обоих загумозил? — не унимался Слава. Драка была одним из немногих интересов в его жизни.
— А ты как думал? — Я покосился на корефана и занялся сортировкой продуктов по полкам холодильника.
— Ну, ты, Ильюха, даешь, — хмыкнул афганец. — Сколько тебя знаю, всегда был с виду — соплей перешибить можно. А в натуре — боевой. Ничто тебя не берет!
В устах друга это была наивысшая похвала.
Я поставил на огонь чайник. Кровь увидел — жрать охота. Древние инстинкты давали о себе знать. Человек, в сущности, животное хищное.
Энергично приготовив несколько бутербродов, я не крыл свежекупленную банку «Нескафе».
— Ну че, Ильюха, как ты на это смотришь? — Слава потянул из холодильника бутылку «Столичной». — Расслабишься после рубиловки?
Корефан полагал, что стресс лучше всего снимать алкоголем, но… у меня не было стресса. Только голод. Наверное, я совсем озверел.
Жителям больших городов поневоле приходится становиться хищниками. Правда, я стремился остаться джентльменом.
— Ладно, банкуй, — неожиданное проявление атавизма испугало меня самого, требовалось унять Первобытное чувство. — Плесни мне чуток.
Афганец, естественно, плеснул как водится, натура у него была широкая, а я настругал побольше закуски. Невинный завтрак грозил трансформироваться в загул. После второй рюмки меня и вправду немного отпустило. Но я знал, что негатив отложится грязным осадком в глубинах души. Никакое кровопролитие не проходит бесследно для психики.
— Где ты их выцепил? — поинтересовался Слава полирнув водяру «Хольстеном» прямо из банки.
— Они сами докопались, когда я продукты покупал.
— Значит, лаве хотели отмести… — корефан надолго замолчал.
Постепенно мне в душу начали закрадываться подозрения. Не было ли это нападение прокладкой «светлых братьев»? Молчание друга действовало на нервы. Очевидно, мы думали об одном и том же. Что, если Общество решило не рисковать носителями элитного генофонда для уничтожения неугодного представителя низшей расы? Устроить ликвидацию чужими руками, замаскировав убийство под нападение грабителей-отморозков, в сущности, идея неплохая. Мне аж тошно стало, когда я до этого додумался. А ведь так и есть. Почему бы такому не быть? Страшно, страшно. Дал бы мне Серый своим молотом по гыче, и прощай, молодость: окочурился бы прямо у маркета. Это хорошо, что я оказался проворнее. Но это сегодня. Завтра ведь может быть иначе. Мочканут меня, наверняка мочканут. «Светлое братство» легко не отступится. Не одни уголовники забьют, так другие на ножи поставят. Исполнители всегда найдутся. От гибели синьхуанов Общество ничего не потеряет, а вот мне впостоянку жить озираясь невмоготу чисто физически. «Ожидание смерти хуже самой смерти».
— Чего загрустил, Ильюха?
