день, так и остались дожидаться своих хозяев. Не обязательно это были золото и бриллианты — для чьего-то сердца дороги и семейные фотографии или личный дневник, не предназначенный для посторонних глаз. Хотя попадалось и оружие, и даже воинские знаки отличия. У каждого своя шкала ценностей. Да и диссидентские рукописи, и самиздатовские сборнички стихов времен застоя иногда находились. С творчеством Бродского, например, я познакомился именно таким образом. Во все времена люди, предчувствуя обыск, тащили самое сокровенное на чердак, реже — в подвал. Подвал все-таки место сырое, грязное и приземленное, а чердак — сухое и
Но, бывает, прячут и так, что и не найдешь, если ищешь не зная, что до революции в этом доме проживал купец первой гильдии такой-то, расстрелянный либо в семнадцатом-восемнадцатом году, либо уже в тридцатых. Вот эти заныкивали по-настоящему вечные ценности: драгметалл, самоцветы; реже (в моей практике один раз всего) — бумажные купюры. Видимо, после обыска хотели забрать, да не получилось. Серьезные люди к делу подходили серьезно, и чисто житейской смекалки для устройства тайников у них было побольше. Не на каждом чердаке, конечно, лежит клад, иногда приходится крепко поломаться, чтобы его найти. В некоторых случаях в домах остаются стенные сейфы, камины с заложенным дымоходом и прочие тайники, но это, скорее, могут обнаружить только строительные рабочие. Они и сами рады почистить дома, предназначенные на снос или капремонт, и среди них есть свои профессиональные кладоискатели. Конкуренция, в общем. Очень круто с этой работы не поднимешься, разве что повезет, но кое-что на хлеб заработать можно.
Старый фонд уже вычистили весь, но ничто не мешает пройтись по новой. Смутные времена для России не кончились, а только начались в полный рост. Граждане воруют, тезаврация[9] процветает. Менты тоже не дремлют, норовят богатых граждан прихватить; чего стоила обэхаэсэсная «чистка» коллекционеров во второй половине восьмидесятых, под которую попали я и Петрович. И это во времена застоя, когда поддерживалась хотя бы видимость порядка. Теперь же, когда настал беспредел в масштабах государства, люди, чтобы не делиться или делиться как можно меньше, прячут свои ценности «по банкам и углам». И в землю зарывают, но если обстоятельства поджимают, то чердак или подвал, как всегда, — самое укромное место. Так что в нашей стране кладоискатель как класс никогда не вымрет. Правительство не даст. А значит, и я буду жить!
От этих мыслей на душе значительно полегчало. Я еще раз окинул взглядом предзакатное небо, украшенное огнями телебашни, и вернулся на кухню в приподнятом настроении.
Кофейку, что ли, выпить для полного счастья?
Я насыпал в джезву молотый кофе, прогрел на огне и добавил горячей воды. Вскоре смесь закипела, и я выставил ее на подоконник. Хороший кофе должен немного отстояться. Аромат у него был, во всяком случае, чудесный.
Выждав десять минут, я налил кофе в чашечку, сел в кресло и пригубил. «Бьютифул», как говорят англичане. Чашка черного кофе — вот что нужно истинному джентльмену с похмелья. Вообще-то у джентльменов похмелья не бывает; если джентльмен немного перебрал накануне, то он ощущает легкое недомогание. И хотя, как сказал Иван Михайлович Сеченов, основатель отечественной школы физиологов, алкоголь в жизни (особенно русской) играет почти ту же роль, что и питательные вещества, и не только сказал, но доказал это делом, поставив эксперимент на себе, отношение к спиртным напиткам у меня остается несколько более европейским. Рюмка коньяка вечером, и то лишь в исключительных случаях.
Из глубины комнаты донесся какой-то необычный звук. Вечерний звон? Я поставил чашечку на стол и прислушался. Ах, вот в чем дело: тренькал «Бенефон» — вот уж что я меньше всего ожидал услышать. Я прошел в комнату. Кто бы это мог звонить? Скорее всего, Борис Глебович с благим напоминанием, а не пора ли нам средство связи вернуть. Да, действительно пора. Я нажал кнопку и поднес аппарат к уху.
— Алло.
— Здравствуйте, госоподина Потехина Илью Игоревича пригласите, пожалуйста.
Голос был незнакомый и говорил с акцентом. Я похолодел. Арабы?.. Нет, испанцы. На хрен я им сдался? Хотят осудить меня праведным и честным судом? Я чуть было не оборвал связь, но решил, что сделать это будет никогда не поздно, и поинтересовался:
— Это я. С кем имею честь?
— Я, ээ… — голос на секунду помялся, подбирая подходящий эквивалент, — заместитель управляющего фирмой «Аламос». Меня зовут Хорхе Эр- рара. Я к вам вот по какому делу.
— Слушаю, слушаю, — поддержал его я.
— Сеньор де Мегиддельяр очень хотел бы вас видеть. Он сам приехать не может, он находится в больнице, но у него есть к вам очень важный разговор.
Еще бы, подумал я, припоминая наставления испанца. Реабилитация секты хашишинов. Личные вещи Вождя. Зачем я вообще в это дело ввязался? Загнал бы оптом Маркову тонн за пять, скольких проблем бы избежал. Так нет. Теперь придется выслушивать отповеди. «Сеньор Хуррарес, проколите сердце отступника ритуальным мечом. Да восторжествует справедливость!»
— Алле?
— Слушаю, слушаю, — опомнился я. — Так на какую тему хотел со мной побеседовать дон Мигель?
